Псков
/ Главная / Города России / Псков
Воронич, Изборск, позже Печоры...— это все города-воины, державшие оборону северных русских границ. Главным оплотом обороны был Псков. Русская земля выдвинула этот город навстречу врагу, и за длинные века его верной службы под богатырскими стенами Пскова был положен предел не одному ожесточенному вражескому нашествию. Когда стотысячная армия короля Стефана Батория, величайшего европейского полководца шестнадцатого века, подошла к Пскову и осадила его, все были поражены открывшейся перед ними панорамой. Секретарь королевской канцелярии ксендз Станислав Пиотровский записал в своем дневнике: «Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж! Помоги нам, боже, с ним справиться». Вместе с восхищением в этой записи звучит и нескрываемый страх. На следующий день, хорошенько присмотревшись ксендз Пиотровский утверждается в первоначальном впечатлении: «Город чрезвычайно большой, какого нет во всей Польше, весь обнесен стеною; за нею красуются церкви, как густой лес, все каменные; домов за стенами не видно. Местность превосходная; город расположен на красивой равнине...» Красота, красивый, любуемся — эти слова так и мелькают в дневниковых записях. И действительно, удивительно здесь красиво. Не знаю даже, с какой стороны лучше. То ли, когда смотрю на кром из Завеличья, когда он распластывается вдоль широкой реки, вздымая над серыми стенами высокий и белый столб Троицкого собора. То ли с угла, оттуда, где Пскова вливается в Великую и видна вся протяженность стен, соединяющих крытые шатрами круглые башни. То ли со стороны пустыря, что на месте Довмонтова города. Тут среди бодылястых лопухов раскатаны розовые гранитные ядра, и крутая стена взлетает на недоступную высоту. Псковский кром очень красив летом, когда стоят над ним круто взбитые облака и в светлом полотнище реки чуть подрагивает его отражение. Но мне он нравится больше осенью. Его мужественному облику к лицу хмурое небо, на котором, почти не отделяясь от фона, тускнеют серебряные купола. Из тумана несется с реки глуховатый стук моторов, еле-еле проступают желтые огни моста, да нестерпимо синеют последние цветы среди мокрой травы.
Вдоль стен дохожу до Кутекромы. Отсюда открывается чудесный вид на Завеличье, которым, говорят, часто любовался Пушкин, приезжая в Псков из Михайловского.
От Кутекромы по косогору вниз соединительная стена тянется к Плоской башне. В этом месте через Пскову была перекинута двухпролетная арка с подъемными решетками, прикрывавшими устье. Перебираюсь на лодке на тот берег и снова гляжу оттуда на кром. Ахнуть можно от великолепия зрелища. Нижняя башня стоит у самой воды, шагах в двадцати от кромки берега. Ее округлое основание повторяется в очертаниях песчаной отмели. Невысокие, чуть сходящиеся вверх стены придают ей коренастый и приземистый вид. Это впечатление усиливается коническим деревянным шатром, словно крестьянский колпак, нахлобученным почти до самых бойниц верхнего ряда.
За башней бежит по круче каменный переход, упирающийся в Кутекрому, а дальше рустованный массив крепости, граненые барабаны собора и зеленый откос, круто падающий к реке. Левый берег Псковы сейчас невзрачен, глухо заросли бурьяном какие-то развалины. А когда- то здесь шумел рыбный рынок, стояли лавки и амбары. Привоз был такой, что зимой торг шел даже на замерзшем русле Псковы. Псковщина — озерный край, и сейчас на базаре порядком рыбы, особенно ценится толстоспинный окунь. Рыбка необычного прозрачно-желтого цвета, чтоб легче было прятаться на фоне высвеченных солнцем песчаных отмелей. Почти от берега, одевая известковый обрыв каменным основанием, поднимается высоко вверх четырехгранник звонницы. Она относительно поздней постройки, но вместе с вертикалью Троицкого собора составляет весьма внушительную и интересную композицию. Брожу по кремлю ранним утром. Надвигается осень, возле сараев уже аккуратно сложены красивые березовые поленницы. В соборе еще не началась служба. Пустынно. В сыром воздухе падает с колокольни оловянный бряк часов. Жизнь ушла в сторону, туда, где пробегают через город асфальтовые магистрали, вдоль которых поднялись новые стройки. А здесь благоговейное затишье, помогающее воображению воскресить живописные картины былого. Композиционным и идейным центром Пскова во все века был Троицкий собор. Строительство каменного храма связывают с именем памятного по Новгороду князя Всеволода-Гавриила, но многие исследователи берут под сомнение его причастность к этому делу. Возможно, каменный собор был лишь заложен при Всеволоде, а закончен и освящен много позже. Так или иначе, но нынешний Троицкий собор уже четвертый по счету. Первый был деревянный, выстроенный будто бы повелением княгини Ольги, усмотревшей возвышенное место с того берега Великой. Второй, каменный, был возведен в двенадцатом веке и простоял более двухсот лет. В стенах этого храма молился Александр Невский и принял крещение почитаемый во Пскове князь Довмонт. Когда во второй половине четырнадцатого века рухнули древние своды, на старом основании возвели третий храм, который внимательно анализируют ученые. Если судить по сохранившимся на иконах изображениям третьего Троицкого собора, то самым примечательным для него было возвышение центральной части. Высоко поднимался над городом четырехгранный массив. Это характерное для Троицкого собора, композиционное строение сохранилось и в нынешнем его довольно позднем, к тому же еще переделанном варианте. Но и сейчас псковский Троицкий собор представляет замечательный образчик архитектуры семнадцатого века. В нем есть главное: простота и могучая сила основного объема. Это великолепное качество, которое не смогли умалить старания последующих архитекторов, всячески дробивших и засушивавших его формы, позволяет собору главенствовать в ансамбле города. Пластическая пространственная выразительность особенно ощутима внутри собора. Пройдя по длинной и довольно крутой лестнице, сразу попадаешь внутрь храма. Хорошо прийти сюда, когда идет служба и поет хор. Тогда все архитектурные формы выступают осмысленней, легче почувствовать их целесообразную красоту. Их можно тогда понять сердцем как нечто живое, а не просто проследить разумом холодную инженерную схему.
Семиярусный иконостас Троицкого собора огромен. Его внушительность, парадность и величавость приобретают еще более превосходные качества рядом с гладью стен. Каждый входящий в храм оказывается лицом к лицу с блистающей позолотой резной гигантской рамой, в которую вставлены десятки ярких и интересных икон-картин, рассказывающих о подвигах достославных мужей. Думается, что человека, пришедшего с определенным чувством и надеждой, должно охватить здесь понятное одушевление. И дело, разумеется, не в бородатых священнослужителях, равнодушными голосами бормочущих непонятные слова и сующих в губы ложечку с невкусной кашицей, а в том гармоническом сочетании многих форм искусства, которые соединились здесь за тем, чтобы вызвать в человеке воодушевление. Здесь и музыка, и стихи, и живопись, и архитектура, красивое литье, тонкая резьба и умело направленный и организованный свет. Пожалуй, именно тут искусство стояло близко к синтезу, о котором мечтают современные художники. Троицкий собор был олицетворением единства Пскова, его твердыней, его домом. Он был тем же, чем святая София для Новгорода.
Подле стен Троицкого собора протекала, а подчас и бурлила своеобразная жизнь псковской феодальной республики. Боярство в Пскове было не столь богато, как в Новгороде, у него было больше общего с купечеством, которое в свою очередь сильно тяготело к ремесленной среде. Промежуточное политическое положение Пскова, дорожившего своей гражданской самостоятельностью, заставляло его маневрировать между сильными соседями — Орденом, Литвой, Новгородом и Москвой. Постоянные войны и необходимость защищать стены сплачивали горожан. Общественная жизнь здесь была еще более демократичной, чем в Новгороде. В Троицком соборе хранилось несколько чтимых городских реликвий, они дают возможность проследить важнейшие этапы истории Пскова. Одним из ранних почитаемых князей был Всеволод- Гавриил. В соборе был выставлен его меч, гигантским размерам которого подивился даже Петр I, отличавшийся и ростом и недюжинной силой. Сомнительно, однако, чтобы престарелый Всеволод часто пускал свой меч в ход. Мы помним к тому же, что одной из причин изгнания князя Всеволода из Новгорода было его отнюдь не доблестное поведение на поле брани. В соборе покоились останки князя Довмонта. Его мечом впоследствии опоясывались все псковские князья. С именем князя Довмонта связано несколько легенд и действительных ратных подвигов. По всей видимости, это был весьма энергичный и предприимчивый человек. Псковские летописи, рассказывая о житии Довмонта, по понятным причинам несколько идеализируют его, но даже если судить по другим источникам, его жизнь представляется довольно романтической. Князь Довмонт бежал в Псков из Литвы. Поводом для бегства западнорусские летописи считают его раздор с братом. Будто бы когда умерла жена князя, к нему для выражения соболезнования приехала невестка. Довмонт прельстился ею и, недолго думая, взял к себе. Между братьями завязалась «троянская» война. Князь Довмонт был вынужден бежать за пределы Литвы, но не смирился с поражением, а подослал к брату убийц, когда тот, благодушествуя, шествовал из бани. Довмонт крестился под именем Тимофея и в 1266 году был посажен на княжеский стол во Пскове. Здесь он женился на Марии, внучке Александра Невского, и верой и правдой служил Пскову тридцать три года. Князь Довмонт был отчаянно смел и умел воодушевить своих воинов.
Знаменито его присловие: «Братья мужи Псковичи! Не посрамим отцов и дедов наших. Кто стар, тот отец, а кто молод, тот брат. Теперь, братья, нам предстоит жизнь или смерть. Постоим же за Святую Троицу, и за святые церкви, и за свое отечество».
Из кремля вынесли клети, в которых хранилось добро богатых горожан, и амбары, где держали припасы на случай осады. Из Пскова было выселено триста наиболее влиятельных семей. Кремль и средний город очистили от местных жителей, а сюда переселили других, взятых из десяти разных городов. Все эти охранительные меры должны были подорвать единство и сплоченность, которыми испокон века отличались псковичи. Однако, несмотря на усилия искоренить память о прежних вольностях и самостоятельности, в городе были сильны оппозиционные настроения. Делались даже попытки искать поддержку у Литвы.
Пресекая возможность измены, Иван Грозный — царь, не отличавшийся особенным долготерпением, двинулся на Новгород и, разгромив тамошнюю пролитовскую группировку, направился к смертельно напуганному Пскову. И вот тут-то юродивый Николка Салос и оказал горожанам, как говорят, немалую услугу.
По совету блаженного, чтобы смягчить ярость грозного царя, псковичи встретили его крестным ходом, колокольным звоном и хлебом-солью. Царь в сопровождении опричников медленно ехал по улицам трепещущего в страхе и ожидании города. Гроза могла разразиться в любой миг. Тогда юродивый Николка, прыгая на палочке, запричитал: «Иванушко, Иванушко, покушай хлеба-соли, а не христианской крови». Разгневанный самодержец велел схватить дерзкого, но тот сей же миг стал невидим.
Пораженный и притихший самодержец, почуяв, что неспроста видно такие чудеса, после службы в Троицком соборе отправился в убогую келью юродивого. А тот, не оробев, вместо угощения поднес Грозному кусок сырого мяса. На что Грозный ответил, «что он христианин и не ест мяса в пост». «Ты пьешь кровь человеческую!» — воскликнул юродивый. Последовало затем несколько более мелких чудес, которые окончательно смягчили московского государя. Город был спасен от разорения, а благодарные горожане после смерти Николая Салоса похоронили своего бесстрашного и находчивого заступника под соборным храмом — честь, которой удостаивались лишь псковские князья и архипастыри.
Псковский кремль, в центре которого возвышается Троицкий собор, очень напоминает корабль. Расположенный на мысу между рек, он в плане узкий и длинный. Стороны острого треугольника, чуть расходясь, долго идут почти параллельно друг другу. В центре этого узкого клина, как башня линкора, возвышается высокий и строгий собор.
Его крохотность и тесноту представляю себе, бродя по пустырю, на котором среди травы и бурьяна белым камнем выведены фундаменты старых церквей, раскопанных археологами. Апсиды одной церковки буквально вплотную примыкают к порталу другой, и все небольшое, почти игрушечное. В юго-восточном углу идут раскопки: вскрыто основание церкви двенадцатого века. Странно смотреть, как в метре над древним полом повисли трубы современного городского подземного хозяйства.
Внизу на корточках сидит загорелый человек в тельняшке и ватнике. Это известный ученый- археолог. Кончиком длинного кухонного ножа он ловко разгребает полоску земли там, где должна была проходить алтарная преграда. Он быстро и безошибочно сортирует черные комочки — отбрасывает землю и камушки, оставляет обгоревшие деревяшки. Это остатки сгоревшей много веков тому назад деревянной алтарной преграды.
В разговоре археолог сетует на то, что никак не разрешится вопрос, кому следует охранять и сберегать раскопы. Когда археологическая экспедиция заканчивает свою работу и глазам открываются фундаменты древних зданий, мощеные перекрестки улиц — все то, что находилось под толстым слоем земли, ученые, сделав необходимые обмеры и взяв пробы, вынуждены опять закапывать отысканное с таким трудом. Почему? Да потому, что оказывается нет организаций и людей, которые бы взялись беречь открытые в земле исторические ценности. Самое безобразное, что подобным узаконенным равнодушием поражены не какие-нибудь замшелые хозяйственники, которым чаще всего дела нет до культурных ценностей. Нет, спор идет между археологами и музейными работниками, и никто из этих вполне интеллигентных людей не берет на себя охрану раскопанных богатств.
Впрочем, это не ново. Еще пятьдесят лет назад знаток псковской старины заметил однажды: «Любопытно отметить, что среди простого народа наблюдается более любви к своему прошлому, нежели среди так называемой интеллигенции. У первого это чувство принимает даже форму какого-то сыновнего почтения, что выражается в его языке: «старина-матушка». Пишущему эти строки не раз приходилось видеть глубокое и искреннее негодование простых неграмотных людей против разрушителей древних памятников. Наоборот, люди вполне образованные сплошь и рядом относятся к этим священным останкам не только с полным равнодушием, но иногда даже с какою-то непонятной враждебностью». Это верное наблюдение нисколько не устарело. Тем обидней оно и несуразней. Идя из Довмонтова города к реке Великой по Власьевскому спуску, прохожу вдоль укреплений Старого застенья. В четырнадцатом веке эта часть Пскова, где находился Торг и куда сходились все главные дороги, была огорожена. Однако быстро растущий посад вскоре перешагнул через рубеж Старого застенья и уже в 1375 году пригорожена была еще большая часть низины, получившая название Новое застенье. Эта стена шла по естественному руслу речки Зрачки.
К югу от Мстиславской башни начинаются укрепления нового посада. Сюда выселил некогда осторожный Василий III псковичей из Среднего города. Сюда же был впоследствии переведен Торг. Если идти вдоль реки, стена приведет к огромной Покровской башне. Башня стоит на южном углу города, от нее к северу и востоку тянутся ровные прясла глухих крепостных стен. Когда стотысячная армия Стефана Батория в 1581 году осадила Псков, поляки попытались штурмовать город между Покровской и Свинорской башнями. Стреляя из двадцати тяжелых орудий, атакующие разрушили стену. Затем они ворвались в пролом и захватили обе башни. Опасность нависла над городом, ее очевидность воодушевила горожан, единым усилием отбросивших врага.
Со штурмом Батория связана интересная подробность, демонстрирующая умение церкви использовать в своих интересах любое явление. Существует религиозная легенда о видении некоего Дорофея. Этому человеку, якобы, привиделось, как в годину опасности на стену города, несколько правей Покровской башни, снизошла Богоматерь в сопровождении сонма святых мужей, среди которых был и князь Довмонт. Богоматерь начала укорять псковичей за их прегрешения, но святые умолили ее заступиться за город, защитить его от врагов. Святая дева смилостивилась, велела принести из Печорского монастыря ее образ и заверила, что тогда де все будет в полном порядке.
Образ принесли, вражеский штурм отбили, чем убедительно подтвердилось пророчество, а церковь заполучила в свое распоряжение еще одну легенду, сулившую немалую выгоду. Но любопытно то обстоятельство, что под тем же числом, когда блаженного Дорофея посетило видение, которое было истолковано псковичами как благоприятствующий им знак, поляки, стоявшие под стенами города, тоже узрели нечто необычное на небе, в чем не сразу смогли разобраться. Вот как об этом рассказывается: «27 августа. Наши орудия еще на той стороне реки и при них несколько наших рот. Сегодня, в полночь, без всякой причины, неизвестно кто начал так кричать, что за ним вся пехота подняла страшный крик и гам. В королевском лагере забили тревогу; все в одних рубашках повыскакивали из шатров и бросились к коням, даже сам гетман; мы думали, что русские, побивши всю стражу, напали на нас; но вскоре дали знать об истинной причине смятения. Король велел гетману расследовать дело; как можно видеть, натерпелись мы большого страху. Сегодня и в прежние ночи видны на небе какие-то знаки, как бы столбы, которые представляют подобие двух конных войск; еще какие-то подобия крестов. Но дива тут нет никакого, а скорее какая-нибудь игра природы, испарения...».
Так и случилось: крепкие духом псковичи, воодушевленные непонятным явлением, истолкованным как благоприятный знак свыше, приблизились к победе. А враги этим же явлением были напуганы и окончательно деморализованы. Говорят, отступая под напором псковичей, солдаты Батория слепли от страха и буквально выползали с поля боя. Потому и слобода, что к югу от Покровской башни, где некогда был стан вражеской армии, по сю пору называется «Выползовой слободой».
Украшенные башнями боевые стены Пскова протянулись на девять километров. Ни один город не знает таких неприступных и хорошо устроенных укреплений. Но самое важное состоит в том, что их сила заключалась не только в мощи стен, но в приспособлениях, благодаря которым защитники крепости могли переходить к активным действиям.
В башнях сооружались тайные выходы, прикрытые снаружи тонким слоем камня. Ожидая подкопа, защитники крепости прокладывали навстречу вражескому минному ходу подземные слухи и нередко взрывали и обваливали подземную галерею вдалеке от укреплений и стен. Остатки такой контрмины можно видеть во Пскове к востоку от разрушенной Свинорской башни. Отреставрированные участки псковских стен дают представление о боевом уборе крепости. Он был удивительно живописен. Зубцы накрывались сверху деревянными забралами, защищавшими стоявших у бойниц воинов от града стрел и каменных ядер. Навершия стен и башен придавали русской крепости нарядный, сказочный вид.
От Михайловской башни стена окольного города начинает спускаться по косогору вниз к реке Пскове. Здесь когда-то стояли закрытые решетками верхние водобежные ворота. А на том берегу реки, уже в Запсковье огромным бастионом высятся руины Гремячей башни. Пожалуй, это самая величественная и красивая башня Пскова. Она особенно хороша, когда подходишь к ней по низине, где течет мелкая Пскова. Река подступает к самому подножью башни, стоящей на твердой известковой скале. Легенда уверяет, что в иные ночи из башни несется таинственный звон — то будто звенит золото, скрытое в ее тайниках... Отсюда и зовется башня Гремячей.
То золото принадлежит спящей в подземелье прекрасной княжне. Чтобы добыть красавицу и ее богатства, нужно спуститься в склеп в ночь на Великую Пятницу и прочитать над спящей княжной 12 евангелиев. Тогда воспрянет она и обернется змеей. Но нужно успеть накинуть ей на шею крест и спадут чары с заколдованной княжны.
По другой версии, нужно читать над спящей в течение двенадцати суток псалтырь и, не дай бог, запнуться. Будто бы отыскался смельчак, перед которым пали железные запоры и растворились тайные двери. Пренебрег он страшилищами, окружившими его в подземелье, и читал святую книгу в течение шести суток, но не выдержал и задремал. Тогда осатанела нечистая сила и вышвырнула несчастного вон из башни. Лишился он от ужаса языка и недолго прожил после того. Так и хранит Гремячья башня свою тайну, нависая над рекой каменной громадой.
Мы часто воспринимаем башни крепостей с их декоративной стороны, забывая об их боевых качествах, ради которых, собственно, они в свое время и сооружались. Я ощущаю массивность и огромность Гремячей башни, лишь стоя в одной из ее бойниц. Для того чтобы пройти всю толщу стены, мне приходится сделать шесть больших шагов, при этом последний я делаю опасаясь — внизу открывается пропасть, в которой свободно может поместиться многоэтажный современный дом. Сейчас без боевых настилов, деливших весь внутренний объем башни на шесть ярусов, он представляется особенно огромным. Это была целая крепость в крепости, способная выдержать серьезную длительную осаду и дававшая возможность своему гарнизону поражать врага концентрированным фланговым огнем.
Именно здесь в 1615 году разыгралось сражение со шведскими войсками под водительством Густава-Адольфа. Зная, что в Пскове в то время было немного войска, шведы вздумали напугать его защитников, устроив под самыми стенами парад. Однако, дождавшись удобного момента, псковичи неожиданно сделали вылазку и нанесли чувствительный урон врагу. В этом первом сражении был убит командующий шведской армией Эверт Горн. Король же бежал в Снетогорский монастырь, где укрепился его штаб.
Несколько месяцев шведы упорно осаждали город. Построили через Великую два моста, разбивали стены калеными ядрами, тайно переправлялись на плотах, но взять Псков не смогли и были вынуждены снять осаду и отступить.
Возле Варлаамской башни всегда была переправа на ту сторону реки, действует она и сейчас. Когда на катере, делающем у берега петлю, переплываю Великую, панорамой проходят передо мной богатырские стены и башни Пскова. Они тянутся вдоль песчаного берега, перебрасываются через устье Псковы, взбегают по склону холма к крому и, обогнув собор, стремятся к далекой Покровской башне. Стены, башни, стены, башни — и так бесконечно простираются средневековые укрепления. Идя вдоль псковских стен, мы обошли две части города: его центральное ядро и Запсковье. Кроме них, есть еще и Завеличье. Таким образом, весь Псков состоит из трех частей, отделенных друг от друга двумя реками.
Псков — один из тех городов, в котором сохранились очень старые жилые постройки. Правда, стоят они разрозненно и подчас сильно искажены временем, но все же производят впечатление удивительно цельное и сильное. Гладь толстых стен пробита небольшими окнами с углублениями для железных ставен. К нерасчлененному массиву здания словно приставлено снаружи столь же массивное каменное крыльцо на толстых, обтесанных на высоту человеческого роста столбах. В одном из старых путеводителей дом псковича сравнили с огромным сундуком, при котором жил его хозяин. Это образное сравнение справедливо и несправедливо одновременно. Справедливо, ибо старинные купеческие жилища служили и складами товаров и даже лавками, а несправедливо потому, что мы судим о них по искаженным остаткам, плохо представляя себе, какими же здания были в действительности. Лучше всего сохранились знаменитые Поганкины палаты. Род Поганкиных прекратился еще в начале восемнадцатого века, но прозвание сохранилось за домом до наших дней. Знаток псковской старины Н. Ф. Окулич-Казарин, к авторитету которого нам уже не раз приходилось адресоваться, сообщает, что народная фантазия окружила имя Поганкиных рядом преданий, нелестных для их памяти. То Поганкин находит клад в поганом месте, то торгует погаными деньгами, то бахвалится перед царем своим богатством. Достоверно, что на одного из рода Поганкиных подавались в свое время жалобы меньшими людьми, да ходил черный слушок — де приторговывает Сергей Поганкин контрабандным товарцем.
Известно, что один из Поганкиных был в середине семнадцатого века крупным экспортером, землевладельцем, хозяином кожевенного завода и директором псковского монетного двора. Во всяком случае, он был весьма состоятельным человеком и в усадьбе его, несомненно, вершились большие дела. Не случайно, еще совсем недавно старожилы утверждали, что один из подземных ходов вел от городских стен прямехонько в Поганкины палаты. Поганкины палаты — это целый комплекс зданий. Одноэтажные, двух- и трехэтажные флигеля, сомкнувшись, окружают просторный двор. По глади стен, словно бы в беспорядке, разбросано больше сотни окон, ушедших глубоко в толщу стен, которые настолько массивны, что в них проделаны достаточные для прохода лестницы. Дом высок — напротив трехэтажного флигеля выстроен современный четырехэтажный дом с балконами, так он только-только сравнялся с крышей старинной постройки.
Псковская архитектура знаменита своими звонницами. А в них-то, на мой взгляд, ярчайшим образом и проявился практицизм псковичей, свойственное им чувство целесообразности и функциональности. Псковская звонница развилась из двух столбов с перекладиной, на которые возле церкви подвешивали колокол. Потом деревянные столбики для прочности заменили каменными. А чтоб благовест был подальше слышен, колокол со звонницей стали поднимать повыше. Ставили его на боковую стену четверика, или на стену притвора, или на вообще стоявшие в сторонке служебные пристройки и погреба. Примером подобного изначалья может служить звонница церкви Федора Стратилата — перекладинка и два столбика, поднятые на фронтончик при входе в храм.
Речи не было о том, чтобы для колокола строить особое здание — колокольню. Для звонницы функционально приспосабливалось то, что уже было построено. А когда количество колоколов увеличивалось, то увеличивалось и количество проемов в звоннице. А если колокола были разного размера — большие и маленькие, то без всякой боязни нарушить симметрию проемы тоже делались большими и маленькими, в размер колоколов.
Но вот тут-то и начинается очарование псковского искусства. Будучи весьма практичными людьми, псковичи обладали в то же время удивительным чувством пластики и гармонии. Да, они могли подвесить колокол вместо колокольни на церковный погреб, но при этом они так рассчитывали пропорции стены, находили столь простые и выразительные соотношения, что затем к этой вновь созданной архитектурной композиции ничего нельзя было ни прибавить, ни от нее убавить — настолько она была совершенна. Звонницы и звоннички разнообразны: строились они то в один, то в два, а то и в три яруса. Каждый пролет покрывался отдельной кровелькой. И стояла нарядная колокольница с зубчатым гребнем наверху.
От колоколов вниз до самой земли тянулись веревки. И звонарь, одев петлю на ногу, ритмично раскачивал большие колокола. А тонкие веревочки от малых колоколов привязывались к пальцам. Перебирая их, как струны, звонарь вызванивал сложные перезвоны. Так звонят еще и по сей день в Печорском монастыре.
Хороша пятипролетная звонница церкви Успения у Парома на Завеличье. Мимо нее проходят все туристы, идущие на свою выстроенную рядом четырехэтажную базу. От этой звонницы, минуя Ольгину часовню, что стоит теперь у самой автомагистрали Псков — Рига, и пройдя вверх берегом реки, добираюсь до Мирожского монастыря.
Храм Спаса в Мирожском монастыре — древнейший из псковских храмов. Он построен в двенадцатом веке, около 1156 года и сохранился до наших дней почти без переделок, особенно если смотреть на него с восточной, алтарной стороны. Он имеет форму креста, поэтому центральная его часть выявлена и повышена, а угловые — понижены. Позже северо- и юго- западные углы надстроили и получилась своеобразная, несколько скособоченная, ныне существующая композиция.
Внутренний объем храма очень невелик, в нем сохранились росписи, по которым можно представить себе всю систему живописного убранства. Фрески частично расчищены, но большая их часть еще скрыта под позднейшими записями. На стене в притворе есть несколько отметок: весной, в половодье, сюда приходит река, и вода плещется по всему собору. Псковские храмы невелики, но зато их удивительно много. Мы помним, что в Довмонтове городе, занимавшем по площади всего какой-нибудь гектар, толпилось до двадцати церквей. Почти на каждой улице старого города, и уж наверняка на каждом перекрестке, стояла церковка. В подобном тесном общении с жилым кварталом церковная архитектура не могла не воспринять многое от гражданского строительства. Во всяком случае, общие принципы церковного зодчества здесь были подсказаны житейской практикой, а не поисками импозантности. Церквей было так много, что обозначались они своеобразными «прозвищами»: Георгий «со Взвоза», Воскресенская «со Стадищ», Образская «у Жабьи Лавицы». Для всех них были характерны приземистость, плотно прижатые алтарные полукружия, стройная главка, поднятая на дополнительных арках. А внутри было уютно и тесно, как-то по-особенному домовито и душевно. Такова и церковь Василия Великого «на Горке». Церковка весьма невелика, но удивительно пропорциональна. С севера и юга она окружена пристройками, которые раздвигают ее основание. По шейке главы и по алтарным полукружиям проложен удивительный псковский узор из неглубоких впадинок и ямок. Простой орнаментальный мотив выкладывался из той же самой известковой плиты, что и весь храм. Мягкая плита, покрытая к тому же тонким слоем штукатурки, быстро теряла огранку и прямолинейность углов. Линии начинали мягко круглиться и кажется, что узор просто вдавливался пальцем на податливой и теплой стене. Это свойство известковой плиты, из которой сложено большинство псковских храмов, придает им восхитительную пластичность и простоту. Обтесанные блоки выкладывались по шнуру, но несмотря на это стена сохраняла естественную неровность. А белая обмазка, проложенная тонким слоем, следовала за всеми этими неровностями, обобщая их, и создавала ту неповторимую пространственную вибрацию, которой так тщетно добиваются реставраторы, вооруженные точнейшими измерительными приборами. Василий «на Горке» действительно стоит на небольшом холмике, словно на кочке среди болотца. Так оно и было: здесь когда-то простиралась топкая низинка, через которую пробиралась речка Зрачка. И вот на холмике, что выпирал посреди болотца, поставили церковь и обозначили ее — «на Горке». По течению Зрачки протянули укрепления Нового Застенья, а на башне, что стояла.у самой церкви, повесили тревожный осадный колокол. Еще недавно псковичи отличали его резкий голос, несшийся с церковной звонницы. Каждая пядь земли во Пскове — история. Экскаватор прокладывал как-то глубокую траншею по бывшей Великолуцкой улице, идущей между Василием «на Горке» и Николаем Чудотворцем «на Усохе», и толща земли открыла несколько слоев мостовых, какие-то темные плахи, почерневшие углы срубов — все то, что называется «культурным слоем».
Большая церковь, стоявшая на краю высыхающей топи, была одной из пяти «кончанских» церквей. Не только вокруг нее, но и в ее сложных пристройках и притворах бурлила общественная жизнь: собирались сограждане всего городского конца, и на своем «кончанском» вече решали наболевшие дела. По звону колоколов сходились у церкви Козьмы и Демьяна со старого Примостья «меньшие люди», восставшие против «богатых и брюхатых сребролюбцев», замысливших черное дело против стрельцов с Бутырской слободы. В погребах этой церкви хранилось пороховое зелье уличан. Во время пожара однажды так рвануло, что «скинулась» сверху четырехпролетная звонница, и стоит теперь посреди площади каменный куб, необыкновенно лаконичный и выразительный. В городе многое проникнуто суровым воинским духом. Когда случалось ждать врага, все подчинялось задачам обороны. В осыпях земли, сбегавших к Пскове, проступают апсиды церквей — то Петр I, ожидая приступа шведов, велел закопать в городские валы несколько каменных церквей, превратив их в неприступные бастионы. «Оплечьем Руси», ее защитой издревле называли Псков. Если спуститься по реке Великой и переплыть Псковское озеро, то можно войти в мелкое Теплое озеро. Именно здесь русские люди наголову, страшно побили немцев. Ученые спорят, где точно произошло Ледовое побоище. Одни говорят — на западном берегу, другие — ближе к восточному, а третьи — прямо на льду. А народ указывает: подле Вороньего камня. Об этом камне есть даже легенда, которую я услышал от круглолицей девушки на Труворовом городище в Изборске. И было видно, что ей хочется верить красивому и гордому преданию старины. Говорят, Вороний камень всякий раз опускался под воду, открывая путь рыбакам и мирным корабельщикам. Но когда подступали враги, из пучины нерушимой стеной вставала черная скала. И нельзя было ее ни обойти, ни объехать, ни сокрушить.Таков и Псков, город-воин.