Загорск

Герб Загорска

Есть традиционный вид, с которого открывается сердцевина Загорска Троице-Сергиева лавра и прилегающий к ней старый посад. Несмотря на свою давнюю известность, этот вид всякий раз поражает своей живописностью, причудливостью и нарядной пестротой. Действительно, если по дороге от вокзала свернуть вправо, то с пригорка внезапно и сразу целиком открывается восхитительная панорама. Первый ее план занимает склон оврага с мостиком и ручьем, за ним багровым пятном выступают силуэты Пятницкой и Введенской церквей, а дальше за нагромождением крыш по склону холма протянулись белые стены лавры с перебивающими их красными цезурами боевых башен. За стенами, словно в тесно набитом лукошке, громоздятся одно над другим, выступая то в стороны, то вверх, монастырские сооружения самого разного времени и вида: то угловатые грани, то плавные линии куполов, то ничем не украшенные монолитные стены, то прихотливость резного убранства. Здесь калейдоскоп цветов: красные, белые, синие, голубые, фиолетовые, розовые, палевые, охристые, золотые, зеленые и желтые. Краски горят в солнечный день и тускнеют под осенними дождями, они особенно выделяются зимой на белизне склонов, но хороши они и весной, когда яркий городок лавры отчетливо виден сквозь ветви деревьев, еще не одетых листвой, и стройная колокольня беспредельно уходит в небо, тронутое голубой акварелью. Ансамбль Троицкой лавры создавался в разное время на протяжении многих веков, и этим объясняются его внешняя разнохарактерность и разностильность, но именно в этом и заключены его привлекательность и обаяние. Если замечательный комплекс Ростова Великого строился сообразно воле одного строителя, подчиняясь вкусам одного определенного времени, то Троице-Сергиева лавра — это конгломерат вкусов, стилей и художественных воззрений разных эпох. И вместе с тем, сооружения лавры воздвигнуты с замечательным чувством ансамбля, вообще свойственным русским зодчим, поэтому весь архитектурный комплекс, в котором соседствуют постройки церковного, хозяйственного, светского и военного характера, составляет единое целое. История Троице-Сергиевой лавры насчитывает примерно шесть веков. Основатель Троицкого монастыря Сергий (в миру Варфоломей) происходил из городка Радонеж, отстоящего на 12 километров от Загорска. Место, избранное для монастыря, ничем особенно не примечательно, кроме того, что подступы к нему были преграждены глубокими оврагами и речками Конгурдой и Вандюгой. Здесь на горе, называемой Маковец, построил Сергий свою отшельничью келью; а затем с присоединившимися к нему монахами — церковь. Так, окруженный бревенчатым тыном, начал существовать прославленный и богатейший монастырь.

Лавра

Быстро распространившаяся слава Сергия, приписываемые ему чудеса способствовали популярности обители, а то, что Сергий нераздельно связал свою судьбу с поднимающейся Москвой, обеспечило Троицкому монастырю бурный расцвет и силу. В четырнадцатом веке Москва начала подниматься и крепнуть. Втягивая в свою орбиту и подчиняя смежные земли, Московское княжество постепенно набирало силы. Исторически назрела необходимость централизации русской земли, все большее и большее сопротивление вызывало татарское иго, иссушавшее народ, но в то же время и пробуждавшее его лучшие силы к борьбе за свободу.

Сергий прекрасно понимал смысл объединительной политики московских князей и отдал им свой духовный авторитет и влияние. В то же время московские князья, и прежде всего Дмитрий Донской, видели в Сергии своего сторонника и «заступника» перед богом в исторически необходимой, но порой жестокой и хитрой политике. Опираясь на свою репутацию, Сергий улаживал раздоры между удельными князьями. Он мирил князей нижегородских и ростовских, московских и рязанских. Сергий умел увещевать и уговорить, но иногда он пользовался и более сильным правом: закрыть в городе все церкви или наложить на город церковное отлучение. Какой князь мог устоять против подобной, страшнейшей по тому времени меры? Волна народных восстаний и бунтов, расшатывавших татаро-монгольское владычество, завершилась битвой на поле Куликовом. Здесь впервые за много лет Русь поднялась против врага в национальном единстве.

Накануне выступления в поход Дмитрий Донской приехал в Троицкий монастырь и получил у Сергия напутствие перед битвой, которая должна была решить дальнейшую судьбу России. Сергий отпустил с князем двух своих монахов — Пересвета и Ослябю, принадлежавших в мирской жизни к военному сословию.

Перед самой битвой Сергий прислал с «борзоходцем» русскому войску, стоявшему на ратном поле, увещевательное письмо, стремясь укрепить в воинстве боевой дух и решимость. По преданию, троицкий монах Пересвет начал Куликовскую битву единоборством с Темир-Мурзой. Таким образом, многообразное участие Сергия в освободительной борьбе, участие, проявлявшееся в свойственных времени формах, было весьма активным и действенным. После победоносной битвы на реке Непрядве, внушившей Руси веру в ее собственные силы, Дмитрий Донской снова посетил Троицкий монастырь, принеся благодарение за поддержку и помощь словом и делом. Однако татаро-монгольское иго было поколеблено, но не сломлено. Полчища завоевателей снова нагрянули на Русь, мстя за поражение, сжигая и уничтожая все на своем пути. Монастырь был разгромлен дважды: один раз при жизни Сергия, а второй — уже после его кончины. Таким образом, в начале пятнадцатого века на месте обители было пепелище. Преемник Сергия Никон положил много сил для восстановления монастыря и, собственно, заложил основу нынешнего ансамбля. Древнейший одноглавый Троицкий собор сооружался недолго, всего один год. В формах храма видны черты, характерные для раннемосковского зодчества. Собственно, вместе с древними сооружениями Звенигорода Троицкий собор и представляет раннюю московскую архитектуру, продолжившую прерванную татарским нашествием линию развития владимиро-суздальского зодчества.

Пятницкая церковь

Собор невелик и приземист, его стены имеют четкое троечастное деление, чуть выступающие апсиды усиливают впечатление целостного объема. Характерный для владимиро-суздальской архитектуры аркатурный фриз заменен сплошным орнаментальным поясом невысокого рельефа. Глава собора несколько сдвинута к востоку, поэтому выступы алтарных апсид лишь частично уравновешивают его композицию. Собор очень незатейлив. Его нынешний вид несколько осложняют пристройки, сохранившиеся с юга, но с севера и востока он открывается и теперь в прежнем виде, являя собой пример строгости, простоты.

Больше, чем архитектурой, Троицкий собор славен росписью стен и иконами, исполненными в начале пятнадцатого века Даниилом Черным и Андреем Рублевым. От фресок почти ничего не сохранилось, но в иконостасе собора есть несколько драгоценных жемчужин. Андрей Рублев — величайший русский художник, творец образов, олицетворявших пробуждение русских национальных сил. Скованный традиционной средневековой схемой, он сумел все же в ее рамках создать произведения, волнующие теплотой человеческих чувств, гармонией форм, отнюдь не рассудочно-холодных, а полных прелести и поэзии жизни. В плавности линий, тонкой разработке колорита, его благородстве чувствуется бесконечная любовь художника к красоте, которую возможно обрести не в отвлеченном созерцании, а в наблюдении звенящего и красочного потока жизни.

В иконостасе собора до недавнего времени (теперь она в Третьяковской галерее) находилась знаменитая «Троица» Рублева. Она была сплошь закрыта окладом, под которым скрывалась драгоценная живопись. Только после раскрытия и реставрации икона предстала во всем своем великолепии. Фигуры трех ангелов, спокойно восседающих за трапезой и беседующих, так выразительны, так гармонично распределены крупные формы, находящие свое повторение в деталях, так соразмерны цвета, неожиданны строгие линии трех красных посохов, что вся икона воспринимается как нечто единое, в основе чего лежит эпическое песенное начало. Недалеко от Троицкого собора возвышается стройная Духовская церковь. Это сооружение второй половины века более грациозно и изящно, чем приземистый и простоватый собор. Построенная работавшими в Москве псковскими мастерами, церковь скромно украшена поясом цветных балясин. Над ее кровлей некогда возвышалась звонница, на которой несли службу дозоры. В центре обширной монастырской территории возвышается громадный Успенский собор. Заботясь о процветании монастыря, в котором он был крещен, царь Иван Грозный заложил храм, напоминавший одновременно и московский и владимирский городские соборы. Простое шести- столпное здание с грудой больших и тяжелых глав — основной массив монастырского городка. Иван Грозный благоволил к Троице, он часто посещал ее, был он здесь и после взятия Казани — события, немаловажного в русской истории. Царь щедро одаривал обитель. Так, после убийства сына Грозный пожертвовал монастырю по тому времени огромную сумму в пять тысяч рублей на вечный помин Ивана.

Утичья башня

Троице-Сергиева лавра была не только моральной и духовной опорой княжеской, а затем и царской Москвы, но и ее сильнейшей крепостью, способной отразить натиск враждебных сил. Монастыри-крепости окружали Москву, и сильнейшим из них был Троице-Сергиев, стоявший на важной ярославской дороге, ведущей в глубину северо-восточных русских земель. Еще в середине шестнадцатого века вокруг монастыря, по образцу московского Китай-города, были возведены мощные стены с боевыми башнями — «кострами», или «стрельницами». Стены, толщина которых в иных местах достигала десяти метров и нигде не была меньше шести, составляли неправильный четырехугольник, протяженностью более 1200 метров и высотой 8—14 метров. В основание стен и башен укладывались глыбы известняка, на них — большие плиты. Внизу «стрельниц» делались проходы, погреба, вылазы и слухи, в которых слушали землю — не роет ли враг подкоп где-нибудь?

В толще стены заделывалась аркада мощных «печур», по которым сверху устраивался настил, и шла вторая аркада, поддерживавшая широкую ходовую часть; здесь устанавливались пушки. Таким образом, расширявшиеся кверху стены были изнутри, как соты, сплошь испещрены глубокими ячеями для «огненного» пушечного и пищального боя, а снаружи представляли неприступную гладь, прорезанную линиями нижнего, среднего и верхнего боя, машикулями, варницами и небольшими четырехугольными отверстиями, куда вставлялись брусья для настила, по которому на головы атакующих скатывали многопудовые бревна. Крепость окружали овраги и рвы, склоны которых были утыканы надолбами и заостренным «частиком», а по открытым местам, кроме того, щедро рассыпался «чеснок» — колючие шипы, портившие ноги лошадям. По описи 1641 года на стенах крепости числилось девяносто пушек и двадцать стояло в резерве. Были тут, кроме того, «органки», палившие сразу из нескольких стволов, «тюфяки» для стрельбы картечью и иной мелкий наряд.

На Водяной башне стоял стоведерный котел для кипятка или смолы, а на стенах укреплены «козы» для поливания наступающих горящей смолой. Кидали на них и тяжелые камни, засыпали им глаза известкой, а со стрельниц и выступов палили в бок, так что приставить к стенам штурмовые лестницы было невозможно.

В монастыре имелись свои пороховых дел мастера, а стрельцы и пушкари селились в специальных слободах к западу и востоку от обители. В случае опасности жители посада уходили с семьями и имуществом за монастырские стены, сюда же свозилось достаточное количество провианта. Так случилось и тогда, когда к стенам Троице-Сергиевой лавры подступили полчища иноземных завоевателей, которых привели на русскую землю самозванцы.

Зимой

Осада монастыря, отказавшегося сдаться «богоборцам», «темному державцу» и «латыне неверной», длилась год три месяца и двадцать дней. За время жестокой и тягостной осады защитники крепости проявили немалую самоотверженность и героизм.

Борьбу возглавили архимандриты Иосиф и Дионисий и келарь Авраамий. Они писали и рассылали по городам грамоты, призывая русских к сопротивлению и непокорности самозванцам. Поляки же рвались к монастырю, привлеченные его сказочным богатством и желая лишить Русь сильнейшей крепости и прославленной святыни, потеря которой, несомненно, подорвала бы сопротивление народа, его веру в победу.

Осадив крепость, поляки начали бомбардировку ее из шестидесяти трех орудий, длившуюся шесть недель. Но, несмотря на то, что осаждавших было тысяч пятнадцать, а «сидельцев» в шесть- семь раз меньше, попытки захватить крепость штурмом не увенчались успехом. Отчаявшись взять стены приступом, поляки вырыли подступной ров и повели от него подкоп под угловую Пятницкую башню. Подкоп доставил много забот осажденным. Долго не могли узнать его место, а когда, захватив пленного, разведали, что он ведется в направлении Пятницкой башни, внутри крепости, отсекая обреченную башню, было срочно возведено временное укрепление. Но, вероятно, мучительно было сидеть и ожидать взрыва, после которого не надейся на пощаду. Дело решила отважная вылазка осажденных, проникших за стены через проход около Сушильной башни и захвативших подступной ров, где находилось устье подкопа. Два клементьевских крестьянина Никон Шилов и Слота забрались в подкоп и, пожертвовав собой, взорвали его. Страшна была для осажденных зима. Смерть уносила в день до ста человек, однако весной, когда враги возобновили штурм, на стены крепости вышли все, кто остался в живых. Несмотря на «преступные козни и хитрости» опытного польского военачальника Сапеги, крохотный, истощенный и смертельно уставший гарнизон выдержал шестнадцатимесячную осаду, нанеся врагу существенный ущерб и потери. У стен монастыря лагерем стояло ополчение Минина и Пожарского, изгнавшее иноземцев из Москвы.
Вскоре после событий начала века в монастыре развернулось большое строительство. Одним из примечательных сооружений этого времени является церковь Зосимы и Савватия, шатер которой возвышается над корпусами Больничных палат. Сочетание двухэтажных зданий светского назначения с небольшой, окруженной открытыми папертями церковкой, украшенной зелеными изразцами, весьма живописно. Шатер церкви Зосимы и Савватия перекликается с шатром высокой Каличьей башни и вместе с неожиданной здесь сравнительно поздней Смоленской церковью-ротондой составляет группу, очень привлекательную своим прихотливым, постоянно меняющимся красивым силуэтом. Каличья башня получила свое название от калитки, через которую попадали в монастырь калики и прочий простой люд. Башни ограды Троицкого монастыря не поражают разнообразием или особенной декоративностью форм, они служили прежде всего боевому делу, и первые строители их не заботились особенно о внешнем блеске. По углам ограды стоят восьмигранные, почти круглые, а в пряслах стен встроенные четырех¬угольные башни. По южной стене стоят Пятницкая, Луковая и Водяная, по западной — Пивная неузнаваемо перестроенная Келарья и Плотничья, по северной — упоминавшаяся Каличья, Звонковая и Житная, по восточной — Сушильная и Красная, под которой находятся Святые ворота. Названия башен рассказывают об их назначении или о месте, с которым они непосредственно связаны. Так, Луковая башня получила свое название от расположенного у ее подножия лукового огорода. Угловая Житная башня, самая нарядная из всех, увенчанная высокой ажурной башенкой поздней пристройки и украшенная белым камнем, называется еще Утичьей. Это необычное название пошло, как говорят, от охотничьих забав юного Петра, стрелявшего с башни уток в пруду во время своего вынужденного сидения в монастыре. Судьба Троицкой лавры была тесно связана с судьбой Москвы, и события, совершавшиеся в русской столице, немедленно отражались на жизни монастыря. Во время «хованщины» — восстания стрельцов 1682 года, использованного в своекорыстных целях князем Хованским, посягавшим на престол, за стенами монастыря укрылась царевна Софья с еще малолетними царями Иваном и Петром. В селе Воздвиженском были казнены Хованский и его сын Андрей. Спустя короткое время в этом же селе сама Софья бесплодно ожидала разрешения приехать в Троицкий монастырь, где укрылся Петр от восстания, поднятого возмущенными стрельцами. К Троице пришли потешные петровские полки, составлявшие по тому времени весьма солидную силу. Когда восстание было ослаблено и заглохло, Петр вернулся в Москву во главе верных ему полков и дворянского ополчения.

Ранняя весна

Побывать у Троицы считалось святой обязанностью каждого. Сюда стекались тысячи богомольцев, сюда ехали пестрые боярские возки, сюда же направлялись пышные царские поезда. Адольф Лизен, бывший в 1675 году секретарем австрийского посольства в Москве, с восхищением описывает такой царский выезд, поразивший его великолепием, богатством и блеском. Но часто богомольцы шли к Сергию пешком, проделывали этот путь и цари, и дорога от Москвы до Сергиева посада в названиях своих мест и деревень хранит память старины. В лавре бывали «гости беспрестанно день и ночь». Это отразилось и на характере монастырского строительства. Конец семнадцатого века отмечен сооружением в обители двух огромных полусветских зданий — Трапезной и Чертогов.

Когда смотришь на огромную и пеструю Трапезную палату, не сразу замечаешь в ее восточной стороне небольшую церковь Сергия, настолько все здание подчинено иной, не церковной идее. В огромном светлом зале Трапезной происходили парадные обеды, здесь по приезде, после обедни, государь обычно угощал «от себя» братию.
В подклетки Трапезной располагались различные хозяйственные помещения и поварня. Над подклетью идет широкая балюстрада, вероятно, в прошлом украшенная статуями. Пестрая, очень декоративная окраска стен, витые колонны портиков, широкие лестницы, ведущие на второй этаж, делают здание импозантным и отвечающим своему праздничному назначению. Громадный прямоугольник Чертогов выступает из глубины сада. Этот дворец предназначался для «пиршествия великих государей». Он был еще наряднее, когда по второму этажу его окружала галерея, на которую вели два высоких крыльца. Сейчас от прошлого великолепия сохранились лишь недавно восстановленная окраска в шашечку да прекрасные двойные окна, обрамленные по фасаду красивым изразцовым ковром.

Первое, что встречает подъезжающего к нынешнему Загорску, и последнее, что его провожает, в какую бы сторону он ни ехал, это очень высокая, удивительно стройная и воздушная колокольня Троицкой лавры. Вертикаль прозрачной колокольни композиционно завершает лаврский городок, являя собой ось, вокруг которой словно поворачивается бесконечно разнообразная, изменчивая и цветистая его панорама.

Загорск

С конца восемнадцатого века вокруг лавры из подмонастырских слобод и сел образовался Сергиев посад. Его жители занимались различными ремеслами, но самым распространенным из них был игрушечный промысел. С возникновением игрушечного промысла в Сергиевом посаде связано несколько преданий, однако новейшие исследования возводят его начало к деятельности современника Андрея Рублева, скульптора и златокузнеца Амвросия. Так или иначе, игрушечный промысел был древнейшим, он положил начало знаменитой теперь деревянной богородской скульптуре. Игрушка была разной — лепная, токарная, столярная, с выжиганием и раскраской, резная, смешанная; мягкая игрушечная мебель, барабаны из железа и дерева, механические заводные игрушки из бумаги и жести. Наибольшей известностью и популярностью пользовались «барыни» и «гусары» — тридцати- сорокасантиметровые пестро раскрашенные фигурки, резанные из цельного куска дерева. Круглый чурбак липы, ольхи или осины раскалывался вдоль на четыре, шесть и больше частей. Широкая сторона трехгранника обрабатывалась в виде спины, а сходящиеся на угол плоскости покрывались высоким рельефом, изображающим лицо, плечи, руки и туловище. Инструментом для игрушечника служили топор, специальный богородский нож и набор круглых стамесок. Богородский нож оканчивается треугольным скосом, имеет деревянную ручку и оттачивается, как оритва. Приступая к работе, мастер-резчик делает на трехграннике зарубки топором, придавая ему первоначальную форму. Затем начинается основной процесс работы. Мастер режет игрушку ножом, без верстака, держа ее на коленях. Окончательно обрабатывается деревянная фигурка стамесками, зачищается ножом, а иногда даже стеклянной бумагой. За многие годы сложились «маховые» приемы изготовления скульптуры: она режется ножом «с маху», наверняка, без всякой предварительной подготовки. Благодаря этому, народная деревянная скульптура решается очень обобщенно, форма лепится довольно широкими плоскостями, переходящими одна в другую через сглаженный угол. Декоративная роспись кукол построена на сочетании красного, синего, зеленого и желтого цветов с ограниченной орнаментацией. В сюжетах игрушек, в их нарядах неизменно сказывалось влияние исторических событий и мод. Но сложилось несколько традиционных типов — кузнецы, пляшущие медведи, девочка с козой и т. д., кочующих из века в век. Мастера-резчики делали не только детские игрушки, но и фигурки жанрового и сатирического характера. Особенно изощрялись они, подсмеиваясь над монахами, разжиревшими на легких монастырских хлебах, пьяницами, играющими на гармониках. Встречались и более фривольные изображения — монах, проносящий спрятанную в снопе девицу, монахиня в «интересном» положении и фигурки с механическими фокусами. Московский генерал-губернатор пригрозил кандалами и Сибирью мастеру И. А. Рыжову за подобные кощунственные «игрушки»,

Дорога

которые тот делал и продавал из-под полы любителям по пятьдесят копеек. Рыжов побожился, что больше не будет. Однако продолжал резать, но уже продавал по три рубля за штуку. Но это все исторические анекдоты. Основная масса игрушек — пестрых, простодушных, веселых и забавных — широко расходилась и с торгов, что бывали каждый понедельник, и на известных по всей России ярмарках, случавшихся пятнадцатого августа. Тогда торговые ряды тянулись в поле на две версты подряд. Промысел не изжил себя. И сегодня в селах Загорского района и в самом городе работают народные умельцы, создавая самобытные образцы искусной резьбы и пластики. В городе существует научно-исследовательский институт игрушки. Здесь есть и единственный во всем мире музей, в котором собрана уникальная коллекция всевозможных игрушек. Теперешняя, обращенная в заповедник, лавра несколько изолирована от жизни окружающего ее городка, она словно замерла и отошла в сторону от оживленной дороги, по которой мимо ее видавших виды древних стен непрестанно спешит поток современной жизни. А в старину монастырь и обступающий его разнохарактерный и пестрый посад составляли единое целое. К стенам лепились лавки, в которых был разложен всевозможный товар. Уходя из лавры, тысячи богомольцев уносили в котомках вместе с просфорой и бутылочкой святой воды весело раскрашенную игрушку, доставлявшую столько радости детворе в глухих деревнях и чем- то напоминавшую цветистый и праздничный монастырь, стоящий от века на земле московской.