Суздаль

Герб Суздаля

Подъезжаем к Суздалю. Между пологих и безлесных холмов постепенно, одна за другой возникают остроконечные колокольни, а потом десятки церквей, пестреющих синими и зелеными куполами, белыми и розовыми стенами. Рождается иллюзия большого и оживленного города. И хотя сейчас Суздаль — скромный городок, скорее поселок, это ощущение не оставляет и в самом городе, хранящем в очертаниях прямых улиц и обширных площадей облик и славу древнего Суздаля — одного из самых старинных русских городов. Постройки не заслоняют древний город, наоборот, потемневшие бревна и серые доски ворот и заборов сливаются в единый образ и с поросшими травой, сглаженными временем, давно потерявшими свой грозный боевой убор городскими валами, и с уже обветшавшими монастырскими башнями, с пестротой и затейливостью возникающих повсюду разнообразных и веселых церквей. Именно веселых. Потому что чем же иным, как не веселым задором, соревнованием человеческих самолюбий, желанием отличиться и быть лучше, чем сосед, вызвано к жизни своеобразие каждой церкви. Оно сказывается здесь во всем: в асимметрии фасадов, в высоте удлиненных крестов, в восьмигранниках колоколен, в сверкающих на солнце черепичных кровлях и поливных плитках. По свидетельству летописца, жители Суздаля славились «досужеством в художестве и промыслах». Не этим ли замечательным «досужеством» порождена ни с чем не сравнимая затейливость и прихотливость городских сооружений, в которых так хорошо и ярко сказался неспокойный и изобретательный характер их строителей. Пусть у прихода не хватило духу сделать колокольню выше или храм больше, чем другие, тогда еще изощреннее трудилось воображение строителей, еще изящнее изгибался силуэт шатра, стройнее становились барабаны куполов, еще неожиданнее возникал на стене нарядный поясок из зеленых и красных балясин. Дух творческого соревнования вдохновлял суздальских каменщиков. Город создавали не тщеславная воля князя или церковного властолюбца, а желания многих людей разных вкусов и состояний. В этой сравнительной демократичности, пожалуй, и состоит характерность Суздаля. Город не подавляет величавой недоступностью своих монументов, наоборот, они прекрасно обрамляют естественное течение жизни, они масштабны человеку и соразмерны его усилиям.

Суздаль

Попав в центр городка и оглянувшись по сторонам, вначале теряюсь — такое количество церквей, башен, колоколен и куполов вокруг. Привыкнув к одной панораме, делаю шаг-другой в сторону или просто как-то иначе поворачиваю голову, и, как по волшебству, все начинает двигаться и меняться: из-за стен, к которым успел приглядеться, выдвигаются новые стены, с иными проемами порталов, совсем иначе видны купола, их становится больше, они живописно группируются с вертикалями стройных и изогнутых шатров, и возникает новая панорама, еще более неожиданная и неповторимая. И так все время, пока находишься в Суздале. Постепенно впечатление хаотичного нагромождения множества церквей, ошеломившее первоначально, сменяется пониманием гармонии и завершенности плана. Кажущаяся беспорядочность застройки оборачивается строго продуманной системой, имеющей свою логику и композицию, рожденной природным чувством ансамбля, так свойственным русским зодчим.

Суздаль возник на месте селения кузнецов и ремесленников, в самом центре черноземного и плодородного ополья, тучной полосой протянувшегося от обрывистых берегов Клязьмы до чащоб Залесья. Отсюда по каменистой и короткой Каменке и по речке Ирмизь торговали суздальцы с земледельческими общинами. Сюда добирались караваны заморских купцов, увозивших на кораблях русский хлеб, мед, лыко, вар и иные товары. В черной земле, в курганах, стоящих вдоль «опольных» рек, рассыпаны саманидские, богемские, бундские монеты — следы обширных торговых связей древнего и богатого Суздаля.

Впервые Суздаль упомянут в летописи под 1024 годом, он тогда вместе с Муромом и Ростовом входил в состав Киевского государства. Несколькими десятилетиями позже в крутой излучине Каменки уже стояло поселение; защищая его от огня мятежей и восстаний, прокатившихся через весь одиннадцатый век, вырос земляной вал с тыном из заостренных дубовых бревен. Отсюда и пошел город.

Суздаль

Здесь на рубеже одиннадцатого и двенадцатого веков Владимир Мономах строит расписанный фресками первый каменный собор. Здесь держит свой стол Юрий Долгорукий, превративший Суздаль в столицу огромного северо-восточного княжества. Однако слава стольного Суздаля была короткой. Уже в середине двенадцатого века, призванный суздальским боярством и обманувший их политические чаяния, старший сын Долгорукого Андрей Боголюбский учреждает великокняжеский стол не в Суздале, а в расположенном неподалеку Владимире. С тех пор судьба Суздаля неровна. Город то расцветает, поднятый очередной политической интригой, то глохнет, разрушенный и опаленный в огне феодальных усобиц или вражеского нашествия. Но каждый раз, подобно сказочному фениксу, город упрямо поднимается из пепла и крови, отстраивает и с новым блеском украшает храмы, приобретая очарование истинной красоты, составляющее славу и гордость нынешнего Суздаля.

Последний раз город почти дотла сгорел в 1719 году. Темна история этого пожара. И опять Суздаль вскоре отстроился, на месте деревянных церквей выросли каменные храмы, построенные разбогатевшими «приходными людьми». С тех пор скоро уже три столетия мало меняется облик старого Суздаля, предстающего перед нами в своем почти нетронутом виде. Древнее ядро города — кремль расположен в излучине Каменки, на высоком ее левом берегу. Суздальский кремль — это не только великокняжеский детинец, это место, достаточно обширное по площади, вмещавшее и собор, и архиерейские палаты, и осадные дворы бояр, и сотню «жилецких» избушек с огородами, и несколько церквей. Здесь за высоким земляным валом с пятнадцатью боевыми башнями находили прибежище горожане.

Архитектурный комплекс кремля представляет удивительное зрелище. В нем тесно сочетается церковное и светское зодчество разных веков. Огромный массив пятиглавого собора с приделами и пристройками, поздняя восьмигранная шатровая колокольня с курантами и белокаменные архиерейские палаты, украшенные резными наличниками окон, составляют единый и величественный ансамбль. Он сложился и вырос не сразу, большие и малые постройки причудливо наслаивались одна на другую, стирая грани веков.

Незадолго до войны у подножия Богородице-Рождественского собора археологи обнаружили остатки фундамента и стен, сложенных по черниговскому образцу из кирпича-плинфы,— руины Мономахова Успенского собора. Храм перестраивался несколько раз. Сооруженный в тридцатые годы тринадцатого века, он был пышно расписан и «измощен мрамором красным, разноличным». Резные белокаменные порталы, аркатурный пояс и скульптурные женские маски оживляли гладь его высоких стен. Свой нынешний вид Богородице-Рождественский собор приобрел в конце семнадцатого столетия, два с половиной века назад.

Суздаль

Композиция города исторически сложилась так, что княжеский и архиерейский кремль оказался сдвинутым к его юго-западному краю, а разросшийся и окрепший торговый и ремесленный посад выявил свой центр — торг, постепенно ставший и композиционным центром всего Суздаля. Радиальное развитие города, типичное для древнерусского градостроения, здесь имело свои особенности. Разросшийся посад потянулся к северу вдоль дороги на Юрьев-Польский. Постепенно посад взял верх над кремлем, улицы и переулки города приобрели ориентацию на него. Еще и сейчас в разноголосом гомоне летнего суздальского базара слышны гул и оживление прежнего торга. Румяные помидоры, чуть тронутые теплой пылью, истекающие соком и сладостью знаменитые владимирские и суздальские вишни, пронзительно зеленые снопы чеснока и лука, как и прежде, заполняют длинные прилавки. Сюда через просторную, теперь мощенную камнем, некогда поднятую на высокие ряжи с бревенчатым настилом, притрушенную сеном торговую площадь, как и прежде, в урочный час спешат горожане со своим немудреным товаром. Потомственные садоводы и огородники, примостившие сверкающие на солнце рамы парников к сглаженной крутизне городского вала, жители Суздаля и сейчас славятся плодами трудолюбия: брызжущими острым соком яблоками, свежими овощами и, конечно, темной и удивительно ароматной вишней.

В середине торга, являя собой его композиционный центр, возвышается шпиль восьмигранной колокольни Воскресенской церкви. Пышная, отделанная цветными изразцами колокольня оттеняет строгость квадратной в плане, почти кубической по объему церкви с большой полукруглой апсидой. Поднятый под самую кровлю узор из хрупких килевидных арочек, словно кружевная лента, обегает вокруг здания, легко завершая его.

Огромная площадь, благодаря своим размерам, всегда кажется пустынной, по ней непринужденно разгуливают стайки сизых голубей. Фланкируя площадь, протянулись Торговые ряды, их парные колонны и ворота, украшенные высоким шпилем, видели некогда бурлившие здесь, не всегда привлекательные человеческие страсти.
Обходя вокруг Воскресенской церкви, вдруг наталкиваюсь на примостившуюся рядом с ней небольшую теплую Казанскую церковку, где, кажется, покоится Суздальского собора ключарь Ананий Федоров — патриот города, составивший в середине восемнадцатого века первое его систематическое описание «Историческое собрание о богоспасаемом граде Суждале», которым и теперь еще с благодарностью пользуются исследователи.

Город Суздаль

В описании Анания Федорова завязью церковно-славянских оборотов легко почувствовать любовь суздальского ключаря к красивому городу: «Той град имеется построенный на месте красном, ни весьма гористом, ниже паки доловатом и мокром; но несколько хотя местами и долины имущее, но сухое и приятное, и к плодоношению всякому угодное, не только овощи, но и древес садовых множество плодящее». Детально описывая историю каждого храма, связанные с ним предания, Ананий Федоров уклонился от описания нравов суздальцев не потому, однако, что он их не знал. Наоборот, наблюдая поведение своих, по-видимому, чрезмерно бойких сограждан, он пришел к заключению, что «состояние и обычай обывателей писанием изъяснять не удобно, понеже в одном поле растет и пшеница, и сочевица, и плевы, и между добрыми бывают и злы». А жаль, что щепетильный ключарь ничего не поведал нам о жизни, скажем, Фомки Иконника или Мастюги Иконника, упомянутых в описных книгах города Суздаля за 1617 год. Верно, много интересного можно было бы порассказать о жизни хотя бы этих русских художников, изготовлявших иконы знаменитого суздальского письма.

Вокруг Торговой площади расположилось несколько небольших ансамблей. Все вместе они группируются в необычайно живописную и гармоничную картину, но и каждый из них в отдельности представляет законченное и самостоятельное целое: вот между кремлем и торгом на самом обрыве над Каменкой расположились Входо-Иерусалимская и теплая Никольская церкви, их связывала воедино еще совсем недавно стоявшая между ними восьмигранная колокольня; вот украшенная нарядными куполами Цареконстантиновская церковь и рядом с ней зимняя Скорбященская, праздничная колокольня которой словно относится к обоим храмам; вот тесно поставленные двухстолпная Лазаревская и теплая Антипьевская церкви.

Кремль Суздаля

Летний храм обычно наряднее и пышнее, он ежегодно открывался ранней весной пасхальной службой. Зимой же служба шла в стоявших рядом скромных теплых церквах, хранящих в каменной архитектуре тип деревянных «клецких» зданий. Эти пары церквей производят трогательное впечатление: зимние, с колокольней,— какое-то суровое и мужественное, а летние, в погремушках куполов,— праздничное и радостное.

Красота суздальских церквей — в их куполах и колокольнях. Гладкие стены храмов обычно убраны очень скромно, с какой-то подчеркнутой деликатностью: там протянут фриз из поставленных углом кирпичиков, здесь цепочка миниатюрных арок, слегка тронутых фигурной резьбой,— и все. Зато купола и изогнутые шатры колоколен радуют глаз разнообразием и изяществом форм. Главки то почти круглые, то фигурные, то вогнутые чашей, приплюснутые или, наоборот, вытянутые, стоящие на удлиненных, цилиндрических, прорезных или граненых барабанах. Они вместе с нарядными столбами звонниц, увенчанных изысканными по форме шатрами с высокими шпилями,— первое, что бросается в глаза и чарует приехавшего в Суздаль и что остается в воспоминаниях.

Главная улица города, вразнобой застроенная двухэтажными купеческими домишками, словно упирается в грандиозную колокольню Ризположенского монастыря. Несмотря на свои размеры, шестидесятиметровая ампирная колокольня не производит особенного впечатления, ее тяжеловесные и претенциозные формы не идут ни в какое сравнение со стоящими рядом «вписанными» в монастырскую ограду Святыми воротами.

Суздальские посадские люди Иван Мамин, Андрей Шмаков и Иван Грязнов создали поистине замечательное произведение. Ворота миниатюрны, они чуть выступают над оградой, но соразмерность и пропорциональность их восьмигранных шатров, асимметрия и изысканная декорировка фасадов делают их значительными и торжественными.
В этом примечательном и уникальном сооружении особенно привлекательна некая жизнелюбивая сила, вложенная в него талантливыми строителями. Не смирение и отречение от красоты и радости земной предвещают ворота. Наоборот, они утверждают ликующую прелесть бытия. Радость жизни звучит здесь и в мерцании зеленых и желтых изразцов, разукрашенных цветами и травами и, словно драгоценные камни, горящих в чеканной каменной оправе, она в прихотливой игре светотени, дробящейся на узорных гранях фасадов, и, конечно, прежде всего в пластике и благородных пропорциях самих ворот, удивительно соразмерных человеку, доступных ему, манящих своей совершенной красотой.

Торговые ряды

Вслед за гремящей телегой спускаюсь мимо монастырской ограды вниз к реке. Передо мной, как бы поворачиваясь вокруг некой незримой оси, развертывается панорама Заречья. Оно хорошо ранней весной, когда земля еще лежит темным ковром с белыми узорами оставшегося в складках снега, но особенно красиво Заречье в летнюю пору: это сплошной цветущий луг, окаймленный узкой лентой реки, на котором то тут, то там из гущи деревьев поднимаются стройные храмы.

С деревянного, нагретого солнцем Покровского моста открывается ни с чем не сравнимый вид: тянется непрерывный ряд стен, подчеркнутых ритмично чередующимися цезурами башен. Это слились воедино укрепления суздальских монастырей.

С особенным волнением вхожу под низкую арку Покровского монастыря. Слава монастыря связана с именем царицы Соломонии Сабуровой, насильно заточенной сюда царем Василием III, отцом Ивана Грозного. Царь Василий некогда высоко оценил прелести Соломонии, придирчиво выбрав ее в жены из полутора тысяч явившихся на смотрины боярышень. Однако через двадцать лет, обвинив царицу в бесплодии, он подверг ее пожизненному заточению в монастырь. Кто знает, так ли уж рьяно заботился царь о престолонаследии? Известно лишь, что вскоре он женился на Елене Глинской, в желании понравиться которой дошел до того, что «выбрил себе бороду». И это на святой Руси, еще за двести лет до петровских новшеств! С легкой руки Василия III, Покровский монастырь превратился в место ссылки и заточения опальных цариц и княжен, ставших почему-либо неугодными. Бродя по просторным галереям трехглавого Покровского собора и зная, что где-то здесь находится знаменитая усыпальница, спускаюсь в первый этаж и неожиданно, как-то очень обыденно, оказываюсь в склепе. Только один луч света из узкого проема центральной апсиды проникает в обширную подклеть, придавленную низкими и душными сводами. В нишах стен, расписанных травами, на потолке следы от пламени лампад и свечей, еще недавно озарявших сумрак склепа. А внизу у ног рядами протянулись печальные надгробия похороненных здесь монастырских узниц. Жуткое и жалкое чувство рождает это зрелище человеческой скорби и безнаказанного произвола! Однако не все было так уж трагично в Покровском монастыре. В нем великолепно совмещались и тюрьма, и пытки для некоторых женщин, и пышные «монашеские» празднества, и пиры. Воистину великие удобства уготовило христианское благочестие!

Город Суздаль

Вот меню обеда, подававшегося в октябре во второй половине семнадцатого века: икра, вязига, щука паровая, стерлядь паровая, лещ паровой облай, язь паровой, лещ паровой, оладьи, уха щучья, пирог рассольный, уха плотничья, пирог-звезда со стерлядиною, уха стерляжья, пирог-селедка, уха окуневая, пирог-звезда со щучиною, уха язевая, пироги долгие, карасьцы, стерлядь под взваром, щука под рассолом, лещ под рассолом, щука-колодка, окунь рассольный, белужина. Всего двести блюд. И как не возносить хвалу господу, но практически после такого обеда это, вероятно, трудненько было делать!

Не под сенью ли Покровского монастыря созрела очередная политическая интрига вокруг первой жены царя Петра Евдокии Лопухиной? Конечно, не сама Лопухина — красивая тридцатисемилетняя женщина, носившая кокетливые платья нерусского покроя,— была вдохновителем заговора. Реакционное духовенство и боярство, приверженцы сына Лопухиной Алексея, затевали здесь темное дело против Петра и его работы. Сама Лопухина больше была занята любовной интрижкой с майором Глебовым. Но, видно, глубоки были корни заговора, и не потому ли во время розыска суздальского дела запылал и почти дотла сгорел город, все его храмы, книги и архивы. Сейчас Покровский монастырь представляет отрадный вид. Отреставрированны Зачатьевская и, вероятно, построенная местными мастерами Благовещенская надвратная церкви, укрепляются выщербленные временем массивные стены. Много сделал для собирания и сохранения суздальской старины заслуженный деятель искусств Алексей Дмитриевич Варганов.

Во дворе Суздаля

Хочется сказать доброе слово об этом человеке, посвятившем долгие годы жизни бескорыстному служению русской истории. Сколько ученых, музейных работников, реставраторов или просто любознательных путешественников почерпнули у него ценнейшие, любовно собранные и как-то лично пережитые сведения. Очень тепло пишет о Варганове писатель Владимир Солоухин в своих «Владимирских проселках». Если бы не Каменка и не ее пойма, то стены Покровского монастыря, на которых только с этой стороны сохранились два остроконечных шатра, вплотную соприкасались бы с укреплениями Спасо- Евфимьевского монастыря, стоящего, словно ступенькой выше, на крутом речном обрыве. Неприступность монастырских стен и башен по-настоящему оцениваю, лишь подойдя к ним не со стороны города, а перейдя речушку по бревнышку и вскарабкавшись по скользкому и крутому склону к подножию каменного массива. На километры протянулись мощные укрепления, поражающие своей незыблемостью даже людей, привыкших к масштабам Московского Кремля. Двенадцать башен разной формы, с верхним боем, с бойницами и амбразурами, как немые и грозные стражи, возвышаются над красными стенами. Самая грандиозная из башен прорезана двумя воротами: проезжими и святыми, открывавшимися только на пасху во время крестного хода. За монастырем издавна упрочилась глухая слава «русской Бастилии». Здесь еще двести лет назад была организована тюрьма для «безумствующих колодников». Сюда ссылали впавших в немилость царедворцев и вольнодумное духовенство. Но здесь томились не только молокане, скопцы и штундисты, сюда заточали священников, подозреваемых в причастности к польскому мятежу и имеретинскому восстанию на Кавказе, в сношениях с политическими эмигрантами. Сюда со всей России присылали арестованных крестьян-«колодников», здесь томились пугачевцы, здесь был заключен декабрист Ф. П. Шаховской. Страшное узилище существовало до самого начала двадцатого века. И как часто трагическое и величавое идут бок о бок, так рядом с дурной репутацией монастырской тюрьмы идет русская воинская слава. Имя князя Дмитрия Пожарского тесно связано со Спасо-Евфимьевским монастырем. Уроженец этих мест, сюда в 1612 году приезжал по пути в Москву великий русский полководец, поручив Нижегородское ополчение Хованскому и Козьме Минину, здесь же за монастырскими стенами он похоронен. Ансамбль монастыря, созданный русским художественным гением, сейчас сильно изменился, каждое столетие оставило на нем свои наслоения. Но все также велик и параден пятиглавый Спасо-Преображенский собор, также декоративна асимметричная Надвратная церковь, также уникальна отдельно стоящая звонница с массивным девятигранным столбом. Концентрация памятников, сохранившихся в Суздале, настолько велика, с каждым из них связаны такие примечательные страницы русской старины, что постепенно начинаю чувствовать себя безраздельно ушедшим в давность, а за каждым поворотом нетерпеливо жду все новых чудес и красот. И когда на автобусе уезжаю из Спасо-Евфимьевского монастыря, как-то странно видеть на улицах города обычные автомобили, велосипедистов, самоходные комбайны во дворе сельскохозяйственного училища, шагающих строем ремесленников. Ощущение такое, словно вынырнул из сумеречных глубин на поверхность, где играет веселыми бликами весеннее солнце. Но впечатления так сильны и ошеломляющи, что еще долго брожу, не замечая дышащих маслом и гарью дорожных машин, уминающих белый камень на новом шоссе. Мимо скользят звуки знакомой песни, высоко поднятой молодыми голосами, и отрадный звон реставрационных молотков, далеко несущийся с обветшалых, но гордых стен старого Суздаля.