/ Главная / Санкт Петербург
Из студеного, бурного Ладожского озера, все дальше и дальше, к широким просторам Балтики, несет Нева свои темные воды. Поток за потоком, волна за волной... Плыли по ней и острогрудые челны новгородских дружин, и петровские фрегаты с парусами, изорванными в боях за ее освобождение от шведского плена; плыл по ней и тот легендарный крейсер, что и посейчас стоит у гранитной набережной, как памятник великих событий, о которых более полвека назад возвестили раскаты его пушек.
Нева! Тебе обязан своим рождением наш прекрасный город. Недаром его, носящего гордое имя «Санкт-Петербург», часто дружески-просто называют городом на Неве.
Нева! Берега твои закованы в гранит, стянуты стальными дугами мостов, под многотонной толщей твоих вод мчатся поезда метрополитена. Но, прирученная человеком, ты осталась свободной, непокоренной стихией. Твое, то размеренное и ровное, то тревожное и бурное дыхание чувствуется во всех уголках города. Твои притоки и соединяющие их каналы, словно надежные сильные руки, обнимают острова, на которых раскинулся Санкт-Петербург. Твоя царственная красота и величие служили камертоном для многих поколений зодчих, отразились в грандиозности площадей и проспектов, в торжественно-строгой архитектуре Северной Пальмиры.
Поток за потоком, волна за волной, — течет широкая, полноводная река. И как в зеркало смотрится в нее город, будто любуется своими золотыми шпилями, стройными колоннадами и пышно изукрашенными дворцами. Ведь здесь, у Невы, почти все самое лучшее, что было создано в первые сто лет его жизни. Вот почему, проходя сейчас по ее набережным, где по серым лентам асфальта, мягко шурша, проносятся автомобили, где по вечерам в подернутой зыбью воде дрожат и тонут бесконечные вереницы огней люминесцентных светильников, а вдали, на правом берегу, высоко в темном облачном небе загораются красные сигнальные лампы телевизионной башни, мы, восхищаясь сегодняшним Санкт-Петербургом, Санкт-Петербургом двадцать первого века, не можем в то же время не поддаться обаянию старого Петербурга, города, основанного Петром и одухотворенного Пушкиным. «Полнощных стран краса и диво»... Его неповторимый аромат, пожалуй, сильнее всего ощущается на Дворцовой набережной, там, где у горбатого мостика, через Лебяжью канавку, за тонкими черными копьями знаменитой ограды, шумит ошеломляющее зеленое великолепие Летнего сада.
Год 1700-й.. . Последний год семнадцатого века. Первый год Северной войны, многолетней и многотрудной битвы русского народа за освобождение берегов Невы и прибалтийских земель от шведских захватчиков.
Первое сражение принесло неудачу: бой под Нарвой закончился жестоким поражением армии Петра I. Да и что ж удивительного, когда солдаты как следует не обучены, когда пушек мало, да и те почти не стреляют: больно уж порох плох. Но поднимающаяся русская нация не отступила перед неудачей, даже поражение сумела превратить она в орудие победы — «конфузия» под Нарвой послужила уроком на будущее. Быстро построили чугунолитейные и железоделательные заводы, канатные, парусные и другие мануфактуры, научились корабли строить, научились воевать не только на суше, но и на море, а главное, научились учиться. И поражения сменились победами. Сначала освободили Орешек, древнюю русскую крепость, стоявшую у истоков Невы (захватчики на свой манер ее перекрестили — Нотебургом стали звать, а Петр назвал Шлиссельбургом, что по-русски значит «Ключ-город» — ключ к морю, потом взяли крепость Ниеншанц у устья Невы, там, где в нее впадает река Охта, и вскоре овладели всей Ижорской землей. А дальше одна за другой последовали блестящие победы, или, как тогда говорили, «виктории»: под Полтавой, под Выборгом, в славных морских баталиях у Гангута и Гренгама.
Но еще задолго до Полтавы и Гангута, 16 мая 1703 года, на маленьком Заячьем островке, неподалеку от устья Невы, заложил Петр крепость, от которой пошел город Санкт-Петербург.
Воздвигнув новую столицу на только что отвоеванной территории, в непосредственной близости от границы, Петр, этот, по словам Энгельса, «действительно великий человек», как бы заявил на весь мир, сколь прочно утвердилась Россия на берегах Балтийского моря. Не испугала его ни близость шведов, хвалившихся, что построенные здесь русскими города все равно будут ими взяты, не остановило и то, каким предстал перед ним этот отвоеванный край.
... Низкое, серое, словно каменное небо нависло над болотами и лесами. Кое-где, среди мшистых, ярко-зеленых кочек и низкорослого болотного кустарника, тускло поблескивают озера. Над трясиной, заросшей осокой и хвощами, тучами вьются комары. По вечерам ядовитый туман сплошной пеленой окутывает это гиблое место. Тянется он с озер и болот, с широкой реки, что течет меж невысоких зыбких берегов. Видно, из-за этих берегов, из-за топей, лежащих окрест них, и получила она свое, так привычно красиво звучащее для нас, а по сути такое несправедливое название: ведь «Нева», или по-фински «Нево», означает «болото». Как рассказывали Петру местные рыбаки, эта многоводная капризная река причиняет им немало хлопот и горя. Каждые несколько лет, в осеннюю ветреную пору, выходит она из берегов и все вокруг потопляет. Потому ни отцы их, ни деды никогда не строили здесь настоящих прочных домов; по их примеру и сами они ставят лишь маленькие деревянные хижины. И чуть только почуют, что наводнение приближается — а на то есть у них свои приметы,— быстро разбирают избы по бревнышку. Вяжут бревна и доски в плот, покрепче к дереву его прикрепляют, а сами, со всеми чадами и домочадцами, да немудреными пожитками, грузятся в лодки и плывут вверх по течению, туда, где местность повыше — благо ветер-то воду с моря несет и лодки гонит. Когда ж Нева угомонится, возвращаются они на насиженные места и снова собирают свои домишки из тех же бревен.
Знал Петр, конечно, и о том страшном бедствии, что случилось в здешних местах всего на двенадцать лет ранее: в 1691 году такая высокая вода была, что весь край до самого Ниеншанца залило. Все знал и все понимал. Не раз, должно быть окидывая взглядом неприветливые, унылые берега, думал о том что неспроста, видно, ни новгородцы — старые хозяева этих земель, ни захватчики — шведы даже и не помышляли на невских островах большие города ставить. Немало трудов потребует его затея. Но сколь важна она для блага России!
Согнанные со всех концов земли русской, в каждодневной упорной борьбе с природой, неся порой тяжелые потери, свершали свой неприметный и беспримерный подвиг тысячи строителей Петербурга.
За клином клин, К доске—доска.
Смола и вар. Крепите сваи,
Чтоб не вскарабкалась река,
Остервенелая и злая.. .
Зубастой щекочи пилой,
Доску строгай рубанком чище.
Удар и песня... Над водой —
Гляди — восходит городище. ..
Была у Петра такая привычка: мир ли, война — а из пятидесяти трех лет своей жизни воевал он примерно тридцать,— первым обучался он всякому новому делу, чтобы пример подавать, а потом и других учить. Подвижный, вечно куда-то спешащий, вечно куда-то едущий, из конца в конец исколесивший Россию и многие чужие края, он успевал всем заниматься, во все вникать. «Время яко смерть,— любил он повторять,— пропущение времени смерти невозвратной подобно». И возводя на приневских болотах свой «парадиз»— рай, как называл он будущую столицу, Петр был верен себе: его исполинскую фигуру (роста он был 2 метра и 4 сантиметра) можно было видеть повсюду — и на бастионах Петропавловской крепости, и на только что заложенной Адмиралтейской верфи, и на соседнем с Заячьим, Городском острове, где поначалу строился город. Без его участия ничего не делалось, нигде не обходилось. Как рубить просеки в лесу и дороги прокладывать, как каналы рыть, куда землю и камни сыпать, чтобы топи сушить, где кому строиться, где какому зданию быть,— все сам решал.
В новорожденном городе почти не существовало дорог и передвижение по нему представляло немалые трудности. После хотя бы одного дождливого дня нигде ни пройти, ни проехать, и лошади и люди тонули в непролазной грязи. Поэтому реки использовались как главные пути сообщения, и на них, точно на улицах, всегда царило оживление: во все стороны сновали шлюпки, верейки и прочие суда, которыми снабжала жителей всякого звания Партикулярная верфь «для лучшего обучения и искусства по водам и смелости в плавании». Владельцы обязаны были держать свои суда в чистоте и исправности, потому что, как говорилось в царском указе, «сии суда даны, дабы их употребляли так, как на сухом пути кареты и коляски, а не как навозные телеги».