/ Главная / Города России / Суздаль / Архитектура Суздаля / XIV век

Древний город

Епископские палаты XV века сейчас составляют угловую часть больших архиерейских палат XVII века. Первоначальный вид их трудно восстановить. Возможно, они были убраны терракотовыми рельефными плитками, следы которых найдены в Суздале. Это был новый вид архитектурного декора, появившийся одновременно в Москве и Угличе. В рельефных терракотовых плитках находила продолжение старая любовь суздальцев к резному узорочью. Побеленные, эти плитки были почти неотличимы от белокаменной резьбы. В конце XVI — начале XVII века они будут вытеснены цветными изразцами.

В 1559 году при епископских палатах строится домовая Благовещенская церковь, тоже вошедшая позднее в состав архиерейских палат. Ее можно различить по щипцовому восьмискатному покрытию, слегка возвышающемуся над западным крылом палат XVII века. При этом старая глава была заменена нынешней невыразительной главкой. Своим кубическим объемом и пощипцовым покрытием Благовещенская церковь сближается с дворцом царевича Дмитрия в Угличе. Очень интересно применение в обоих памятниках псковско-новгородской системы покрытия. В Москве такие композиции появляютс тоже в XVI веке.

Как ни была трудна для Суздаля эпоха XIV—XV веков, но именно в это время осуществляется застройка города. Она далеко вышла за пределы земляных валов, так что возникшие в это время монастыри должны были расположиться достаточно далеко от кремля. Они стали играть роль форпостов города. В XIV—XV веках все постройки монастырей были деревянными, но с начала XVI века в монастырях интенсивно развивается каменное строительство. На первом месте стоят Спасо-Евфимиевский, Покровский и Ризоположенский монастыри, видные вдалеке с северного вала кремля. Но, прежде чем перейти к ним, лучше рассмотреть то, что сделано было в самом кремле по переустройству древнего собора.

Собор Рождества богоматери в XVI веке. Как уже говорилось, собор 1222—1225 годов в середив XV века обрушился до половины. Если бы его восстановление произошло тут же, то есть, например, 90-х или в начале 2000-х годов, то, несомненно, зданию придали бы прежний вид. Но это случилось 1528—1530 годах, когда на формы почти всех городских соборов оказывало влияние «освещенное пятиглавие» законченного в 1479 году Успенского собора Московского Кремля. Для суздальцев, впрочем, это не было новинкой, так как пятиглавым с конца XII века был Успенский собор во Владимире.

Новое пятиглавие суздальского собора придало постройке более официальный вид (вместо нынешних луковичных глав мы должны представить главы XVI века со шлемовидным верхом). Совершенно иную выразительность получили и кирпичные стены второго яруса. Дело даже не в том, что они не оживлены резьбой. Линии лопаток и закомар чрезвычайно графичны. Нечего говорить о том, что никаких полуколонок лопатки не имеют, поэтому полукруглые выступы в верхней части женских «масок» кажутся непонятными. Между лопатками стены делают небольшой уступ, переходящий вверху в арку. Это арочные линии, повторяясь в закомарах, могли бы в иных условиях создать впечатление энергичного движения масс собора вверх. Но этого нет. Линии арок тоже очень графичны, они лишь подчеркивают плоскостность стены. Кроме того, закомары отделены от стен карнизом. Все это сообщило формам верхнего яруса мерный, спокойный ритм, даже статичность. Вместе с гладью побеленных фасадов, четкой гранностью форм, линейностью это говорит о нарождении новой архитектурной эстетики, о своего рода древнерусской «классике». Побелка здания вообще стала обязательной, так велико было обаяние домонгольской белокаменной архитектуры.

Примерно в таком же стиле развивалась и архитектура монастырей. Но при этом надо сделать существенную оговорку. То, что считалось «освященным» для городского собора (пятиглавие, строгост всего образа), было совершенно необязательно для других построек. В архитектуре монастырей появляются, конечно, стилистические черты, свойственные обновленному городскому собору, но в общем она развивается гораздо свободнее.

По пути к монастырям в северной части города приходится проходить мимо интересных памятников архитектуры XVII—XVIII веков. Но в XVI веке их не было. Вся эта часть города, называвшаяся посадом, или острогом, была деревянной, не исключая и храмов. Сохраняя впечатление от собора XVI века лучше пойти прямо к монастырям, где можно снова и даже в еще большей мере ощутить дух архитектурной «классики» эпохи Василия III и Ивана Грозного. Соблюдая хронологическую последовательность стоило бы начать со Спасо-Евфимиевского монастыря. Но в то время как в Спасо-Евфимиевском монастыре ансамбль складывался на протяжении всего XVI века, а также и в XVII веке, ансамбль Покровского монастыря целиком сложился в первой четверти XVI века. Кроме того, ряд памятников Спасо-Евфимиевского монастыря возник, несомненно, под влиянием архитектуры Покровского монастыря. Поэтому с Покровского монастыря и следует начать обзор.

Покровский монастырь. Расположенный на правом низком берегу Каменки, он с высокого левого берега виден целиком. Это редкий случай, когда большой архитектурный комплекс оказывается ниже линии горизонта и виден как бы в аксонометрии. Главные здания монастыря — Святые врата с Благовещенской церковью наверху, Покровский собор и колокольня (нижний ярус) — возникли в 1510—1518 годах, когда у Василия III зародилась мысль сделать монастырь местом ссылки своей жены Соломонии Сабуровой. Для обстройки монастыря каменными зданиями Василий III делает большие пожалования. Вероятно, тогда же были построены кельи монастыря и его ограда. Последняя не сохранилась и была выстроена вновь в XVII веке. Таким образом, в первой четверти XVI века здесь возник внушительный архитектурный ансамбль. Для него характерна группировка всех зданий вокруг площади у южной стены главного собора. Такая планировка встретится в соседнем Спасо-Евфимиевском монастыре, повторится в кремле и найдет аналогии в ряде других русских ансамблей XVI века. В Покровском монастыре из этой композиционной схемы выпадает лишь Зачатьевская трапезная церковь. Но она построена несколько позднее, когда в композиции монастырских ансамблей появились другие принципы. Мы вернемся к этому вопросу ниже.

Хотя за Покровским монастырем уже в XVI веке закрепилась мрачная известность духовной женской тюрьмы (сюда продолжали заточать опальных представительниц знатных родов), но архитектура его полна труднопередаваемого очарования. Здесь все дышит какой-то непосредственностью архитектурной мысли, любовью к небольшим, но своеобразным формам. Во многом еще сказывается память о домонгольской архитектуре, и вместе с тем на всем лежит печать нового. Во всяком случае, здесь нет и следа официозности, зодчие словно хотели скрасить бедную радостями жизнь пострижниц.

Полна яркой самобытности архитектура главного, Покровского собора 1510—1518 годов. Восстановленный в первоначальных формах, собор производит волнующее впечатление оригинальностью своего архитектурного образа. Трехглавие собора воскрешает, конечно, старую суздальскую традицию. Но в отличие от кремлевского прообраза Покровский собор поставлен на подклетный этаж и вместо притворов имеет с трех сторон открытые галереи. Цокольный этаж прорезан небольшими окнами- амбразурами и выглядит таинственно. И это не случайно, так как в нем, уходя в подземелье, находилась усыпальница знатных монахинь, в том числе и Соломонии. Южная и северная галереи доходят до апсид и придают зданию незыблемую устойчивость. Поражают мощные формы центрального барабана, по сравнению с которым угловые главы кажутся очень легкими. О связи архитектуры собора с древним собором Рождества богоматери говорит не только трехглавие, но и аркатурный пояс, а также перспективные порталы с «дыньками». Но аркатурный пояс подтянут почти под самые закомары и существенно снижает высоту здания.

При всей мавзолейной монументальности и строгости собор все же не выглядит аскетичным. Мастера очень сдержанно, но вместе с тем очень тонко и любовно обыгрывали детали. Например, они сделали короткие столбы галереи не прямоугольными, а вписали в каждый угол полуколонку. Это очень напоминает смягчение углов в храме Покрова на Нерли. Классическая гладь цоколя и стен собора перебивается несколькими «живописными» поясами. Первый пояс — это сквозная аркада галереи, хорошо рисующаяся на фоне затененных проемов. Второй пояс — аркатурный фриз, продолженный на апсидах пояском балясин. Пояса таких же балясин венчают барабаны всех трех глав. Таким образом, масштабно убывая вверх, колончатые пояса умеряют приземистость собора. Они оттеняют классическую чистоту его стен, точно так же как гладкие стены делают эти пояса очень выразительными. Мастера собора были очень вдумчивыми художниками.

Внутри Покровский собор действительно аскетичен. В нем нет и не было(!) росписи. Пол выложен черными плитками. В стенах сделаны ниши-печуры для молитвенных принадлежностей монахинь. Массивные столбы несут широкие и кажущиеся поэтому низкими своды. Но аскетичность интерьера не следует преувеличивать. Несомненно, его богато украшали произведения художественного шитья выполнявшиеся самими пострижницами. Об этом можно судить по изысканному покрову с изображение Евфросинии Суздальской, шитому Соломонией. В интерьере собора было, конечно, немало произведений живописи, из которых особенно хороши два: Покров богоматери и Благовещение.

К сожалению, пока нельзя сказать ничего определенного о мастерах Покровского собора. Выдающиеся архитектурные качества памятника как будто говорят о работе столичных зодчих, но столичные мастера несомненно применили бы более стройные пропорции и отделили бы закомары от стен карнизом почти обязательным после постройки в Московском Кремле Алевизом Новым Архангельского собора.

С Покровским собором перекликается архитектура Святых врат монастыря. Цокольный этаж превращен здесь в высокий четверик, прорезанный двумя несимметричными арками. На этом четверике водружен маленький кубик надвратной Благовещенской церкви двумя приделами у ее восточных углов. С востока церковка имеет четыре (!) миниатюрные апсидки, а с остальных сторон — галереи-паперти с открытыми арками. Вся композиция увенчивается трехглавием причем боковые главы поставлены над приделами. Постепенно уменьшающиеся кверху, архитектурные формы Святых врат образуют очень поэтичную и даже интимную композицию, в которой кое-что идет еще от домонгольского зодчества (например, приделы с главками). Характерным для Святых врат является сочетание поэтической свободы в компоновке форм с классической четкостью, геометризма с общим живописным обликом. Это говорит о тонком искусстве зодчих. Может быть, врата строили и не те мастера которым принадлежит собор, но они в своем творчестве безусловно находились под большим влияниев оригинальной архитектуры последнего.

Ансамбль Покровского монастыря очень оживляется скромной, но не менее поэтичной колокольней. Правда, современный шатер и ярус звона под ним устроены в XVII веке, но, вероятно, и в XV веке верх колокольни был примерно такой же. Разница может быть только в трактовке архитектурных форм. Как это ни покажется странным на первый взгляд, но относящийся к XVI веку нижний ярус столпа колокольни выглядит более пластичным. Его грани обработаны довольно сочными лопатками, которые переходят в стены через промежуточные валики. Это перекликается с обработкой столбов галереи соседнего собора и еще раз заставляет вспоминать фасадную пластику Покрова на Нерли. Видимо, мастера присматривались к этому бессмертному памятнику владимирского зодчества, тем более что он открываег собой ряд храмов, посвященных Покрову. Если в таком же стиле был выполнен и первоначальный верх звонницы, то перед нами очень своеобразный памятник архитектуры XVI века, сочетающий старое с новым. Неизвестно, была ли колокольня и в XVI веке соединена с собором. Современные переходы относятся к XVIII веку.

Настоящий «архитектурный сюрприз» ожидает зрителя по ту сторону собора. Здесь стоит Зачатьевская трапезная церковь — совершенно уникальное сооружение. Памятник возник через тридцать пять лет после основных зданий монастыря, уже в царствование Ивана Грозного, и на нем не могла конечно, не сказаться произошедшая эволюция в архитектурных вкусах. Ядром Зачатьевской церкви является квадратная одностолпная палата во втором ярусе, к западной части которой прилегают сени с ходом вниз, в служебные помещения. С востока сеням соответствует прямоугольное помещение, служившее, вероятно, апсидой (в XVII веке к нему была пристроена обычная полукруглая апсида). Вход в палату был с главного южного фасада, обращенного к собору. Значение этого фасада подчеркнуто пристройкой (в том же XVI веке) к его западному углу очень своеобразной трехъярусной звонницы с шатровым верхом. Высокий нижний ярус ее не восьмигранный, как в большинстве шатровых звонниц, а четырехгранный. Выше он переходит в неравногранный шестигранник(!), который в свою очередь несет такой же неравногранный шестигранник, но меньшего объема. Все это очень необычно. Правда, шестигранные формы известны в деревянном зодчестве, но в каменном они встречаются редко и лишь в XVII веке. Устроенные во втором ярусе колокольни часы (на южной и северной гранях) подчеркивают гражданские черты в архитектурном образе здания.

Совершенно оригинально и декоративное убранство здания. Вместо карниза по верху его идет широкая полоса рельефного орнамента из ромбоидально перекрещивающихся линий, выделенных цветом. Древнерусский архитектурный декор такого мотива не знает. Это обстоятельство, а также четкая кладка из мелкоформатного кирпича заставляют исследователей видеть в строителе Зачатьевской церкви нерусского мастера, скорее всего польского. Не исключено, что те из польских родственников Василия III, которые появились в Москве в связи с женитьбой его на Елене Глинской, действительно порекомендовали ему своего мастера. Стиль его работы нигде более в Суздале не встречается. Что же касается общей композиции Зачатьевской церкви, то характерное для нее троечастие с парадным входом посредине и с башней на углу было давно знакомо русскому зодчеству. Такую композицию имел деревянный княжеский дворец XII века в Любече. Зачатьевская церковь не менее интересна тем, что с ее сооружением открываются новые принципы монастырской планировки с главным собором не с краю площади, а в центре всего ансамбля. Об этом будет речь ниже.

Архитектура Покровского монастыря, по-видимому, уже современниками признавалась незаурядной; во всяком случае, она произвела большое впечатление на тех мастеров, которые работали в монастыре в XVII веке. При постройке новой ограды с башнями зодчие не решились на какие-либо нововведения в духе архитектуры XVII века и очень тактично выдерживали формы ограды и башен (особенно северных) в спокойном линейном стиле. Северные башни, например, можно было бы вполне датировать XVI веком.

Еще большее влияние архитектура монастыря оказала на зодчих XVI века. Оно особенно сказывается в соборе Ризоположенского монастыря.

Ризоположенский монастырь. Расположенный внутри монастыря собор того же названия как бы возвращает нас к только что рассмотренному Покровскому собору. Перед нами тот же кубический объем и любимое суздальцами трехглавие, ставшее своего рода местной традицией. «Классическая» гладь стен Ризоположенского собора тоже говорит об устойчивости архитектурной эстетики XVI века. Однако в Ризоположенском соборе много и нового. Внутри он бесстолпный, в связи с чем главы пришлось сделать облегченными. Но, чтобы сохранить их выразительность, мастера удлинили шеи глав и разбили их на два яруса. Они кажутся маленькими минаретами, стоящими на четверике, который нельзя уже считать кубом, он гораздо ниже. Приземистость четверика кажется еще большей оттого, что пояс остроугольных ниш (выродившийся аркатурный фриз) подтянут под самые закомары, впечатления двухъярусности здания уже нет. Все это лишает архитектурный образ представительности, здание выглядит более интимным, совсем в духе XVII века. Эта близость к XVII веку казалась еще большей, когда у собора были луковичные главы. Возвращенное собору прежнее шлемовидное покрытие удерживает образ собора в границах архитектуры XVI века. Пояски сдвоенных арочек на барабанах глав напоминают сталактиты и придают облику собора какие-то восточные черты. Сходные элементы встречаются в декоре соборов Лужецкого и Болдинского монастырей.

Существует предположение, что Ризоположенский собор строился по заказу боярина Василия III — Ивана Шигони-Поджогина, причастного к заточению Соломонии. Это приближает дату памятника к 20-м годам XVI века и объясняет черты сходства его с собором Покровского монастыря. Но мастера Ризоположенского собора были, конечно, совсем другие и менее знакомые с московской архитектурой. В их творчестве уже угадывается будущая суздальская архитектура XVII века.

Спасо-Евфимиевский монастырь. Расположенный на высоком левом берегу Каменки и окруженный мощными стенами и башнями XVII века, монастырский архитектурный комплекс XVI века не открывается так, как ансамбль Покровского монастыря. Лишь Преображенский собор конца XVI века виден издалека, но тоже не весь, а только верхней своей частью. Чтобы попасть в мир архитектуры XVI века, нужно проникнуть сквозь массивную въездную башню. За ней открывается внутренний дворик, замыкаемый Благовещенской церковью XVI века, в нижнем ярусе которой находятся ворота, ведущие в монастырь. Благовещенская церковь, таким образом, выполняет функцию Святых врат. Первоначально она, вероятно, и была похожа на Святые врата Покровского монастыря: таких же два несимметричных арочных пролета внизу, такая же двухъярусная композиция «четверик на четверике», апсиды с востока и арочная галерея с запада ... Но все это по-другому, более массивно, совсем не грациозно, не говоря уже о смешении архитектурных форм, образовавшемся в результате перестроек XVII века. Возможно, что уже в XVI веке храм имел те два шатра, которые теперь заменяет маленькая главка. Черты древней архитектуры несет на себе западная паперть, арочные проемы ее имеют вид перспективных порталов. Однако в декоре храма очень много элементов XVII века, и в конце концов они берут верх. Только мысленно убрав эти элементы и вообразив на храме два стройных шатра, можно понять, что Благовещенская церковь была когда-то своеобразной прелюдией к внутримонастырскому ансамблю XVI века.

Как это ни покажется странным, но первоначальным ядром его был не громадный Преображенский собор с небольшим приделом у южного фасада, а именно сам этот придел — тогда самостоятельный храм Спаса, возникший еще в 1507—1511 годах, когда в Покровском монастыре только закладывался его собор. Храм Спаса строился как мемориальный памятник над местом погребения первого игумена монастыря — Евфимия. В свое время к храму с запада примыкала паперть.

Небольшие размеры храма делали излишними внутренние столбы, а устойчивость конструкции позволяла вытянуть здание по вертикали, придать ему характер часовни-мавзолея. Здесь все было подготовлено к тому, чтобы увенчать высокий параллелепипед шатром, но это противоречило характеру мавзолея. Храм завершает грациозная главка, поставленная на сомкнутый свод. Вместе с тем храм, насколько возможно, монументализирован. Его узенькие фасады расчленены лопатками, переходящими в закомары, как и у больших соборов. Интимное, таким образом, сочетается с мавзолейно-монументальным. Хотя с постройкой рядом большого собора храм Спаса и превратился в его придел, но объединение храма с собором единым аркатурно-колончатым фризом несомненно увеличило значительность древней постройки. Язык архитектурных форм очень недвусмыслен.

При художественной оценке храма Спаса не следует забывать, что это была первая суздальская каменная постройка XVI века. Она долгое время была одинокой в монастыре. Уже возник почти весь ансамбль Покровского монастыря, пока в Спасо-Евфимиевском появилась трапезная Успенская церковь, а за ней — шатровая звонница. Показательно, что оба здания, как и надвратная Благовещенская церковь, расположены к югу от храма Спаса, то есть здесь повторена (но не точно) планировка Покровского монастыря.

Трапезная Успенская церковь (1525) — очень важный памятник древнерусского зодчества. Особенно интересна ее восточная часть, выходящая на площадь перед храмом Спаса. Граненые апсиды навеяны, вероятно, деревянным или крепостным зодчеством. Они были увенчаны шатрами, стоящими на четвериках с кокошниками в основании. Сохранился только центральный шатер. Для первой четверти XVI века такая композиция очень нова, известные памятники подобного рода относятся к XVII веку. Появление таких композиций объясняется, вероятно, тем, что трапезные — наиболее гражданский род культового зодчества. Если при них нет церкви, то они вообще к культовому зодчеству не относятся. Вспомним, что в Покровском монастыре трапезная Зачатьевская церковь выглядит как гражданская постройка. Трехшатровость Успенской церкви Спасо-Евфимиевского монастыря можно рассматривать и как далекий отзвук любимого трехглавия, но отзвук, преломленный через образы деревянного или крепостного зодчества. Если в Покровском монастыре мастера работали в условиях известной художественной самостоятельности, то в Спасо-Евфимиевском монастыре эта самостоятельность распространилась и на иконографию. Искусство отблагодарило за эту свободу: Успенская церковь очень стройна. То, что некогда в кремлевском соборе выражалось постепенно убывающими кверху ступенями, здесь решено в виде единого взлета архитектурных масс, словно освобожденных от канона.

Этот взлет подхватила стоящая напротив Успенской церкви звонница. Ее девятигранный столп несколько выпадает из обычной схемы. В остальном звонница повторяла композицию колокольни Покровского монастыря: во втором ее ярусе размещалась церковка Рождества Иоанна Предтечи, а в третьем — звон. Колокольня увенчивалась шатром. В конце XVI века к столпу с юга пристроили еще один пролет звона, а в XVII веке — два. Звонница стала трехшатровой . Ее шатры перекликались с шатрами Успенской церкви, создавая своего рода кулисы для стоящего в глубине храма. Но и в первоначальном виде, будучи еще одношатровой, звонница вместе с двухшатровой Благовещенской церковью и трехшатровым Успенским храмом создавала редкий для монастырской архитектуры шатровый ансамбль, не вызывающий никаких ассоциаций со столицей. Местное мастерство заявило здесь о себе во весь голос. И, как бы в противовес всему этому, в самом конце XVI века шатровый ансамбль замкнул с севера громадный куб пятиглавого Преображенского собора.

Своей величиной, торжественным пятиглавием, аркатурным фризом Преображенский собор несомненно сопоставлялся со старым кремлевским собором, к этому времени тоже ставшим пятиглавым. Это возрождение старины в ее официальных формах было связано с усилением централизации Московского государства, всюду, где только возможно, поощрявшего строительство в духе главных соборов Московского Кремля.

XV—XVI века были временем расцвета суздальской живописи. Не только Покровский собор, но и другие храмы концентрировали в себе высокохудожественные произведения живописи и шитья, собранные ныне в Суздальском музее (частично — во Владимирском музее и в Третьяковской галерее).

Если произведения XIV века отличались еще известной лапидарностью и подчас тяжелым колоритом, то в XV—XVI веках композиции становятся изящными, краски светлеют и приобретают ту благородную изысканность, которая так характерна для суздальской школы живописи. Образ человека в суздальских иконах привлекает поразительной одухотворенностью. Некоторые композиции включают интересные фольклорные мотивы. Например, в иконе «Благовещение» Изображены белые лебеди, вероятно, как символ семейного счастья. Почти такие же лебеди украшают фасады Дмитриевского собора. На иконе «Покров богоматери» художник изобразил на стене здания фигурку льва — эмблему владимиро-суздальских князей.

Полные радостного озарения, произведения суздальских живописцев XV—XVI веков приоткрывают завесу над той творческой атмосферой, в какой творили суздальские зодчие.